– Живалов, говоришь?.. – переспросил командир Захинганского корпуса. – Приходилось слышать о нем, как же… Из этих, из карателей-живодеров генерала фон Тирбаха.

– Точнее выражаясь, – молвил адъютант, – из его Черной карательной сотни. А бойцы там подобрались очень суровые.

– Да уж, этот щадить не станет, – утвердительно кивнул Бакшеев. – Никого и никогда.

– А я не для того посылаю его в эту массонскую Совдепию, чтобы он там кого-то щадил, – напомнил ему Семёнов. – Группа маньчжурских стрелков Живалова должна пройтись до Иркутска, подобно смерчу.

– Подобно урагану, – заверил его полковник Дратов. – Имею честь лично знать Живалова; кроме того, видел в боях. Оч-чень хорош!

– …Оставаясь при этом неуловимой и неистребимой, как группа князя Курбатова, – продолжал Семёнов.

«… Которая почти вся погибла, – отметил про себя Бакшеев, – Если только всерьез вести речь о ней, а не творить всевозможные легенды!». К тому же он всегда оставался сторонником более классических методов ведения войны.

– Значит, вы все же решили создавать партизанскую базу в Забайкалье? – обратился он к атаману.

– …И группе Живалова поручается создание первого повстанческого плацдарма.

– Лихо, атаман, лихо.

– Лучше скажи: уверен ли ты, что Живалов способен такую базу создать?

– Не знаю, никто не учитывал, что направляется группа для создания специальной базы. Речь шла всего лишь о рейде. Но коль уж вы, господин главком, наконец решились на такой шаг…

– А вы, мои энерал-казаки, что, в самом деле усомнились в том, что я намерен вернуться в свою Даурию? – заносчиво вскинул голову Семёнов.

– Не скрою, сомнения были.

– Создать Казачью Страну Даурию – смысл всей моей жизни. Ради этого я в свое время и прибыл из Питера в Забайкалье.

– В идеологическом плане вполне приемлемо, – лаконично прокомментировал Бакшеев. – Надо бы провести такую кампанию, при которой бы все казаки загорелись подобной идеей созидания.

– Живалов сейчас тоже находится в штабе? – спросил тем временем атаман у адьютанта.

– Никак нет. Но если есть такая необходимость…

– Есть. Вызвать. Срочно. Ко мне, в ставку. Я должен видеть его, в соболях-алмазах. Напутственное слово атамана еще никому не помешало.

– Для поручика Живалова это будет большой честью, господин генерал-лейтенант.

22

– Разговор на полсамокрутки, ваше превосходительство, – произнёс начальник личной охраны атамана штабс-капитан Фротов, как только Семёнов вышел из ресторана. Он знал, что три квартала, отделявшие ресторан «Белый орел» от отеля японской военной миссии, в котором за главкомом все еще сохранялся генеральский люкс, Семёнов предпочитает преодолевать пешком, и его как телохранителя это всегда беспокоило.

– Что там у тебя случилось, на твои «полсамокрутки», унтер-офицер? – уловил его нетерпение атаман.

Фротов все еще пребывал в роли водителя и носил унтер-офицерские нашивки. Лишь очень немногие белые офицеры, да еще – в отделе разведки Квантунской армии, помнили, что на самом деле он является офицером «семёновской контрразведки», довольно сносно владеющим японским и китайским. А недавно, всего месяц назад, Семёнов произвел его в штабс-капитаны.

– У меня – ничего. Считаю, что случилось у вас, поскольку объявилась Сото.

– Что ты сказал?!

– Говорю, японка ваша неожиданно объявилась.

Фротов не мог не заметить, как глаза генерала вдруг наполнились радостным изумлением. В принципе, это обветренное, огрубевшее, потерявшее способность преображаться под влиянием каких-либо эмоций лицо и на сей раз должно было бы сохранять суровую нордическую невозмутимость. Тем не менее оно изменилось.

– Где… она, в соболях-алмазах?!

– В отеле, ваше превосходительство.

– У меня в номере?!

– У неё теперь свой номер и тоже… почти генеральский.

– Тогда какого дьявола?! К отелю, – ворвался Семёнов в салон автомобиля. – Не тяни! Пристрелю, как собаку!

– Да, тут езды-то на полсамокрутки, господин генерал. Странно только, почему она опять появилась? – как бы вслух размышлял штабс-капитан, не рассчитывая на ответы главкома. – Когда в прошлый раз она исчезла, казалось, навсегда.

– Кому это казалось, что «навсегда»? – возбужденно спросил атаман. – Тебе, что ли?

– И мне тоже.

– Лично я даже мысли такой не допускал, штабс-капитан. Тебе не дано знать, какая она женщина, в соболях-алмазах!

– Достаточно того, что я уже знаю её как японскую контрразведчицу. Хотя слышно, якобы кемпейтай арестовала её за связь то ли с советской, то ли с английской разведкой, и даже вроде бы… Но потом вдруг появился другой слух…

– Так ведь они эти слухи сами и распускали.

– Как и следовало предположить.

– На самом деле её готовили в особой разведшколе, расположенной где-то на острове Осима, – жестко уведомил его Семёнов. И штабс-капитан был крайне удивлен его реакцией, поскольку до сих пор атаман ни разу не пытался хоть как-то развеивать ни один из самых мрачных слухов относительно судьбы этой японской красавицы.

– На Осиме, значит? – спросил Фротов, как будто место её подготовки имело сейчас какое-то принципиальное значение.

– А потом проходила спецподготовку на курсах при Токийском университете, уже в качестве сотрудницы министерства иностранных дел. Вот все, что пока удалось узнать о ней.

– Разведка под дипломатической крышей… Да, эта самурайка сумеет.

– Можешь не сомневаться, энерал-казак. – В словах атамана сейчас явно сквозила гордость за способности своей возлюбленной. – Она как раз многое сумеет, в соболях-алмазах.

– Но только она шпионит за вами.

– И за мной – тоже, коли велено, – спокойно воспринял это Семёнов. – Кстати, не забывай, японская контрразведка дружественна нам.

– Именно потому приходится работать против неё особенно старательно.

– Попридержи-ка язык, Фротов, а то потеряешь вместе с папахой.

Однако угроза атамана штабс-капитана не смутила. Прирожденный разведчик, он прекрасно понимал: именно в минуты, когда атаман возбужден, можно выжать из него все то, чего нельзя было узнать по поводу Сото за многие предыдущие дни.

– Насколько мне известно, до сих пор квантунцы, вроде бы, не очень охотно допускали к «дипломатической разведке» женщин. Тем более японки мало приспособлены к такой работе. Раскручивать своих клиентов на сексуальном поприще – в этом они, понятное дело, мастачки.

Семёнов недовольно поворчал.

– Они не только на это мастерицы.