– Господин генераль решил подать в отставку, господин генераль? – не отказал себе в удовольствии ёрничать японский контрразведчик, считая, что теперь он может позволить это себе откровенно и всласть.

– Над моей штабной картой самое время кончать жизнь самоубийством. Впрочем, как и над картой Квантунской армии, – сделал ответный выпад русский главком, облагораживая свой бокал щедрой порцией французского напитка.

– Генераль сегодня кончать жизнь самоубийством, генераль кончать? – все еще оставался Судзуки верен своей давнишней привычке: в конце чуть ли не каждой фразы повторять её начало, – знакомой атаману еще по общению с «капитаном-переводчиком».

– Да хоть сейчас.

– Лучше всего это делать в виде харакири. Как самурай, лучше всего.

Семёнов вспомнил клятвенное обещание Сото помочь ему сделать себе «правильное» харакири и мрачно ухмыльнулся. Попалась бы ему сейчас эта японочка в руки, он с превеликим удовольствием сделал бы ей такое!..

– Нет уж, спасибо, предпочитаю по-русски: пулей в лоб. Так оно приятнее и надежней, в соболях-алмазах! Но с самоубийством пока подождем. Какой у вас ко мне интерес, генерал?

С тех пор как Судзуки отказался от роли переводчика, выдавая себя за капитана Куроки, и превратился в генерал-майора разведки, Семёнов предпочитал особо не нянькаться с ним, всякий раз подчеркивая, что старше его по чину, и никоим образом от него не зависит. Похоже, что разведчик почувствовал это. Общаясь с русским атаманом, он, очевидно, всякий раз вспоминал времена, когда тот лебезил перед ним, тогда еще лжекапитаном, а потому задавался вопросом: «Что, собственно, произошло? Откуда вдруг такой гонор, такая наглая спесь?!».

– Говорят, генераль, вы опять отправили на ту сторону группу «гостей»?

– Отправили, – жестко ответил Семёнов. – Это свое решение мы согласовывали с полковником Исимурой и подполковником Имоти. Как положено.

– Как положено, – невозмутимо подтвердил Судзуки. Семёнов так и не научился различать: когда японец переспрашивает, а когда просто повторяет, как бы вслух размышляя. – И кто же возглавляет группу?

– Поручик Живалов.

– Господин генераль послал его в Берлин, к полковнику Курбатову, господин генераль?

– Эту группу я послал всего лишь до Иркутска. Полагаю, что повторить путь Курбатова поручику Живалову уже не удастся. До Берлина таким путем способны доходить только избранные, хранимые десницей Божьей, в соболях-алмазах. Однако этому, Живалову, даже под десницей не дойти.

– Даже под десницей Божьей, да? До Германии?! – неожиданно возмутился Судзуки. И хотя возмущался он обычно очень вежливо, тем не менее атаман научился улавливать его настроение. – Туда доходят только по велению императора Хирохито, туда доходят.

– Допустим, – сдержанно процедил атаман, еще не понимая, к чему клонит японский генерал.

– Поручик Живалов и его солдаты получат задание подполковника Имоти и будут выполнять его так, как повелит японская разведка.

– Теперь уже поздно раздавать задания, господин Судзуки.

– Почему поздно? С ними свяжется наш агент. Или, может, группа уже погибла?

– Но-но, генерал, что значит «погибла»?! Мы здесь, по-вашему, кого готовим, за кордон посылаем? Мы маньчжурских стрелков готовим. Вон, по поводу рейда Курбатова пресса германская до сих пор бурлит. Даже со Скорцени, с первым диверсантом рейха, полковника моего сравнивает. С самим Отто Скорцени! Это вам как?!

Атаман ожидал, что Судзуки разделит его восторг по поводу такого лестного сравнения, однако японец воспринял его с традиционной для своего «племени» индеферентностью. Тем не менее сам главком при упоминании о рейде, как всегда, приободрился: теперь у него в самом деле был козырь, которым он способен был прикрыться в любой ситуации, даже если придется предстать перед императором.

Все еще пребывая под впечатлением от удачи князя, главком считал необходимым постоянно напоминать о ней и японскому командованию, и своим собственным «бунтовщикам». Все-таки штаб его, командование армии, не просто отсиживаются, а кое-что предпринимают: налаживают разведку, ведут диверсионную войну, разворачивают разведывательные школы. Семёнов, конечно, понимал, что он всего лишь оправдывается, сугубо по-чиновничьи, но какими еще аргументами оправдать бездеятельность целой армии перед лицом страждущей России?

– Вы знаете, где находится управление военной полиции, господин генерал-атаман, вы знаете? – вдруг жестко спросил его Судзуки, буквально вырывая из потока ностальгических чувств.

– Знаю, естественно.

– И знаете, где в этом здании находится кабинет начальника контрразведки. Я готов принять вас через пятнадцать минут.

36

Хутор свой барон называл так же, как когда-то его предки называли замок – Шварцтирбах. Местность, на которой были разбросаны полтора десятка жилых и хозяйственных строений, представляла собой настоящую природную крепость: крутой скалистый берег реки на одном из своих изгибов соединялся с каньоном, а единственная лесная дорога едва протискивалась между обрывом и каменистой грядой.

На этом клочке земли площадью в пять-шесть гектаров не хватало разве что мощной глинобитной стены. Зато отсюда прекрасно видны были руины замка. Нависающие над противоположным берегом реки, они словно бы пытались прикрыть окрестности еще и от опасности, исходящей из поднебесья. Скорцени оказался прав – эта лесная глухомань в самом деле могла пригодиться им во времена, когда Германию наводнят войска союзников.

Два часа назад, когда Виктор фон Тирбах и его друзья прибыли сюда, старый барон никоим образом не выказал своего отношения к невесть откуда взявшемуся наследничку. Хотя сразу же дал понять, что достаточно хорошо информирован о гостях и знает о том, как Виктор появился в Германии, кто его отец и каким образом он стал обладателем родового титула. Тем не менее письмо, которое, по просьбе Скорцени, передал ему бургомистр Ораниенбурга, рекомендовавший молодого Тирбаха в качестве одного из достойнейших граждан города, было им внимательно прочитано.

Сидя в высоком, подобном трону, кресле, Хранитель Руин несколько раз перечитал содержимое письма, время от времени отрываясь от текста, чтобы взглянуть на стоявшего перед ним маньчжурского стрелка, словно не верил, что написанное в этом послании действительно касается данного молодого крепыша.

– Я так понял, это все, что вы можете представить мне? – иронично поинтересовался хозяин, положив наконец послание на краешек огромного орехового стола.

– Если не считать письма моего отца. Оно, может, заинтересует вас значительно больше чиновничьего словоизлияния бургомистра.

– Хотите сказать, это письмо тоже адресовано мне?

– Любому из встреченных мною в рейхе фон Тирбахов.

– Я знаю несколько семей Тирбахов, не имеющих никакого отношения ни к тому роду, который я представляю, ни к нашему баронскому титулу, – проговорил Хранитель Руин, гордо вскинув подбородок.