– Обе играем, – ответила Татьяна, – однако у Лизы это получается лучше.

– Главное, что получается. Тогда чего душу томить? Сыграйте что-нибудь, барышня.

Пока Лиза, заглядывая в ноты, играла «Баркаролу» Чайковского, майор стоял у пианино, положив на него руку, и все казалось, что он вот-вот запоет.

Иное дело – атаман. Семёнов в это время нервно прохаживался по залу, ожидая, когда дочь завершит музицирование. Не зная, сколько времени они с майором пробудут в поместье, он хотел поскорее вернуться к разговору о создании «Ляодунского русского казачьего государства». Эта идея казалась ему сейчас настолько важной, а главное, настолько спасительной, что атаман хоть сегодня готов был отправиться в Москву, чтобы поделиться её деталями со Сталиным, Берией, Калининым и, конечно же, с «маршалом Победы» Жуковым. Который, кстати, в Первую мировую служил унтер-офицером царской армии – Семёнов считал эту строку в биографии маршала очень важной и для себя в какой-то степени оправдательной.

Когда Лиза закончила свою «Баркаролу», майор сдержанно похвалил игру и пообещал после переезда в Советский Союз устроить их в одну из консерваторий, которых там довольно много, для продолжения образования. К тому же заверил: бояться им нечего. Дочери вопросительно взглянули на отца, и атаману не оставалось ничего иного, как утвердительно кивнуть. Девушки как-то сразу же оживились: майор все же привез его на встречу с ними, причем без конвоя – это вселяло в их души определенную надежду. Они привыкли, что в Маньчжурии с их отцом считались все: от белых генералов до командования японской армии; от маньчжурских жандармов – вплоть до самого императора Маньчжоу-Го. Так, возможно, и в России к нему отнесутся уважительно, особенно теперь, когда война уже завершилась?

После комплиментов майора в гостиной наступило неловкое молчание. Генерал испугался услышать распоряжение садиться в машину и возвращаться в консульство. Только поэтому, неожиданно даже для себя, он предложил майору:

– А пойдемте-ка искупаемся напоследок в Желтом море [96] . Здесь до него всего метров триста, а жара – вон какая, перед глазами все плывет.

– Действительно, стоит пойти, – охотно поддержал его Жуковский, намереваясь составить им компанию.

Однако красный офицер предупредительно вскинул руку:

– Если и пойдем, то только вдвоем с атаманом, – твердо молвил он.

– Извините, – стушевался Жуковский. – Просто обычно мы ходим вдвоем, и я как личный адъютант…

– Только вдвоем, – жестко прервал его Петраков. – Или вообще не идем.

– Понятно, понятно, – еще больше смутился Вечный Гость. – Если честно, не такой уж я и любитель плавания, поскольку плаваю неважнецки.

– И потом, поговорить нам с господином майором надобно б, – примирительно молвил Семёнов, крепко сжав плечо старого фронтового друга. – Причем желательно тет-а-тет.

Он быстро переоблачился в шорты и тенниску, предложил майору свои летние «прогулочные» штаны и рубашку. Тот же предпочел остаться в мундире и при оружии, что, впрочем, атаман признал вполне резонным. Уходя, он по-отцовски попросил Татьяну собрать его походный чемоданчик, положив в него все полагающееся в таких случаях. А выходя из дому, прихватил сумку с двумя небольшими полотенцами.

Только они вышли за ворота – как из-за ближайшей виллы донесся шум автомобильного мотора, удаляющегося в сторону моря. Никакого особого значения этому факту атаман не придал, однако майор насторожился. И, как вскоре стало ясно, – не зря.

Не преодолели они и ста метров дороги, ведущей к побережью, как из-за крайнего домика, типичной китайской фанзы, неожиданно появилась девушка в старательно приталенном европейском брючном костюме, напоминающем летнюю армейскую форму, в которой атаману не раз приходилось видеть американских военных летчиков. Единственно роднящей незнакомку со множеством других китаянок была сплетенная из рисовой соломки островерхая китайская шляпа на ней.

С минуту женщина шла впереди мужчин, так что видеть её лица они не могли, но каким-то особым чувством атаман уловил: «Это Сото! В соболях-алмазах, это же Сото!». Каково же было его изумление, когда, резко оглянувшись, женщина улыбнулась ему такой знакомой улыбкой и произнесла:

– И правильно, и осень-то харасо, сто вы узнали меня, господина атамана.

– Вот уж не ожидал увидеть тебя здесь, – растерянно пробормотал Семёнов, в тот же момент ощущая, как в подреберье ему упирается дуло майорского пистолета.

– И-вы действительно и-едете в Россию? – не обратила внимания Сото на выпад русского офицера.

– Теперь уж действительно.

– И осень-то харасо. И-посему вы не согласились уехать в Корею, как предлагал подполковник Имоти?

– Так надо было.

– И осень-то харасо. Кому «так надо было»?

– Это ты сумела уговорить подполковника заняться поиском катера для моего отъезда? – ушел атаман от ответа, который в любом случае оказался бы долгим и невразумительным.

– И-правильно, и-сумела. Потому сто не сумела договориться о самолете, – с сугубо японской услужливостью улыбнулась она. – Если вы и-согласитесь уехать и-сейчас, мои люди – метнула Сото взгляд в сторону фанзы, у стенки которой с пистолетами наготове стояло двое приземистых, худощавых японцев, смахивающих на подростков, – и-сумеют договориться с этим красным. Он вас тут же отпустит.

Генерал тотчас же обратил внимание, что из зажатого в руке женщины платочка на мир смотрит дуло миниатюрного пистолетика.

– Нет, Сото, поздно. Я для себя уже все решил. Спасибо тебе за все, но у нас с майором советской контрразведки свои, сугубо русские дела, в которые вам, японцам, вмешиваться не стоит.

– Это и-есть последнее ваше слово, и-господина генерала?

– Последнее.

– И-правильно, и осень-то харасо, – невозмутимо произнесла женщина, вежливо поклонившись ему. – Имоти мне говорил. Но я хотела услысать от вас, и-господина генерала.

Она что-то гортанно прокричала, взревел мотор и откуда-то из-за фанзы появился тот самый черный «мерседес», сопровождающий их сегодня утром.

Взгляд Сото, в последний раз подаренный своему «и-господина генерала», был преисполнен такого снисходительного презрения, на которое способна только жена самурая, узнавшая, что муж её оказался недостойным заповедей «Буси-до».

15

Мужчины молча прошли по пустынным, окаймленным фруктовыми деревьями переулкам, затем вышли на полого спускающуюся к кромке моря тропинку. Несколько минут постояли на ней, умиротворённо глядя на штилевую гладь, посреди которой врастал в горизонт корпус небольшого военного судна да серели паруса китайских джонок. Затем, постепенно обгоняя оживленно болтающих между собой на смеси из русско-китайско-японских слов рыбаков, стали спускаться к усеянному галькой пляжу, расцвеченному телами загорелых, шумливых мальчишек.