Через адъютанта начальник конвоя подал полковнику листочек, на котором были указаны фамилии и армейские чины пленных, причем напротив фамилии ефрейтора Малюты стояла приписка: «Владеет румынским. Румын по матери».
Первым как старшего по чину вызвали сержанта Жодина. В роли переводчика выступал адъютант командира дивизии, его племянник Николае Нигрескул. Сержант сразу же понял, что бывший пленник не узнал его, хотя должен был бы, ведь виделись же.
– Сколько вас было в группе? – мрачно поинтересовался полковник.
– Трое «работали» ваш штаб, еще столько же «инспектировали» десантные плавсредства, – спокойно ответил сержант, придерживаясь той версии, которую они с майором выдвинули, чтобы избежать несогласованности в показаниях, а значит, излишних побоев.
– Кто возглавлял группу?
– Лейтенант Катков. Не знакомы с таким?
Полковник вопросительно взглянул на Николае. Тот решительно покачал головой и тут же заметил:
– Из допросов других пленных мы знаем, что такого лейтенанта – Каткова, у вас в полку нет.
– Не было. Из новых он, из пополнения. Подбросьте до расположения полка – лично познакомлю, – азартно улыбнулся Жодин. – Чайку попьем, за жизнь поговорим.
Тщедушный младший лейтенант даже не стал переводить его слова полковнику, а лишь нервно подергал правым уголком губ, что для полковника было верным признаком того, что племянник нервничает. Нигрескул понимающе метнул взгляд на пленного, затем снова на адъютанта и решительно повел подбородком в сторону двери. Конвоиры прикладами тут же вытолкали пленного в приемную.
* * *
…Взгляды, которые скрестили при встрече Гродов и младший лейтенант Николае Нигрескул, в самой сути своей были неравноценными. Десантник знал, кто перед ним предстанет, поэтому, метнув снисходительно-ироничный взгляд на адъютанта, тут же решительно перевел его на полковника. Но тот уже заметил, как расширились глаза племянника и как он застыл с полуоткрытым ртом. Полковник прекрасно знал, кто и каким образом освободил Николае. Он, конечно, потребовал от адъютанта не распространяться о подробностях. Официально его племянник вообще не был в плену, а просто прятался на ничейной земле, в одном из оврагов, под носом у противника. Что же касается работы на перешейке похоронных команд, то приказ о них адъютант комдива издал по собственной инициативе, а не потому, что этого потребовал Черный Комиссар. То есть спасая репутацию своего племянника, комдив таким образом спасал и собственную.
Но таковой была всего лишь официальная версия. А теперь, глядя на изумленное лицо Николае, полковник понял – перед ними не ефрейтор Малюта, как написано во врученной ему бумажке. В сети попался сам майор Гродов, Черный Комиссар, о котором, вернувшись из плена, Николае говорил с блеском в глазах, как о человеке, которому хотел бы подражать. Он так и сказал тогда: «Я буду гордиться, что из плена меня освободил сам Черный Комиссар».
Пренебрежительным движением руки выставив за дверь конвоира, полковник пристально всмотрелся в фигуру пленного. А что, вроде бы все сходится: рослый, плечистый, смуглолицый, держится вызывающе спокойно, владеет румынским языком… Что еще он мог знать об этом человеке? Ах, да, прекрасно владеет приемами рукопашного боя. Однако сейчас эту его способность лучше не проверять.
– Думаю, лучший выход из ситуации, – проговорил полковник, пытаясь не встречаться взглядом ни с племянником, ни с майором – тут же расстрелять его.
Произнеся это, командир дивизии вызывающе уставился на Гродова: как тот отреагирует.
– Мы не можем так поступить с этим человеком, господин полковник, – вскинув подбородок, произнес Николае.
– Разве что он опустится на колени и попросит подарить ему жизнь.
Прошло несколько мгновений напряженного молчания. Гродов смотрел на полковника холодно и вызывающе. В эти мгновения мозг бойца прокручивал варианты завершения сцены: врагов двое, конвоиры – за дверью, второй этаж, здание в центре местечка, двор охвачен каменной оградой… Побег не удастся, это ясно, зато умереть можно достойно.
– На колени он не опустится, господин полковник, – ворвался в его размышления угрюмый голос Николае. – Но и расстрелять мы его не можем, это было бы не по-рыцарски.
– «Не по-рыцарски»?! – поползли вверх брови полковник. – Ты что, так и не понял, что попал на войну, а не на рыцарский турнир? Или для того, чтобы ты наконец прозрел, мне следует отправить тебя в окопы, на передовую, командиром пехотного взвода?
– Не сомневаюсь, что именно так вы и поступите, дядя, – собрав остатки мужества, произнес Николае.
– Здесь нет дяди, – астматически задыхаясь, произнес полковник. – Перед тобой не дядя, перед тобой – командир дивизии, у которого тебе положено служить адъютантом. – Нигрескул подошел к столу, взял и вновь швырнул на стопку бумаг карандаш и, опустившись в кресло, несколько мгновений молчал, глядя в запыленное окно. – Ладно. Уведи этого, – заглянул он в бумажку, – ефрейтора Малюту и лично допроси. Но в присутствии офицера контрразведки! Дальше решай сам. Однако помни: мне известно только то, что в плен попал некий ефрейтор Малюта, никакого интереса для меня не представляющий.
– И никак иначе, господин полковник, – заверил его непутевый племянник, – никак иначе.
– И еще… Сразу же предупреждаю: отпустить его – не позволю. Разве что согласится служить Великой Румынии. Как-никак в его жилах тоже течет румынская кровь. Во всяком случае, так он утверждает.
Прежде чем отвести его в контрразведку, которая располагалась в соседнем особняке, младший лейтенант Николае пригласил майора в одну из штабных комнат, заставив выместись оттуда лейтенанта и унтер-офицера.
– В сонном бреду я не мог бы предположить, господин майор, что наша встреча состоится столь скоро и при столь необычных обстоятельствах, – молвил он, оставляя конвоиров за дверью, однако руки пленного по-прежнему были связаны за спиной.
– Что же в ней необычного? – спокойно отреагировал Гродов. – Находимся на одном театре военных действий, а на войне случается всякое. Хотя согласен: история наших отношений необычна. Приятно удивлен, что в сложившейся ситуации вы ведете себя достойно.
– Как в свое время вели себя вы. Правда, я чувствую себя вашим должником: вы проявили гуманность к человеку, которому ничем не были обязаны и которого следовало тут же передать контрразведке. После допроса я настою, чтобы вас поместили в обычный лагерь для военнопленных, который расположен неподалеку отсюда, под Очаковом. На окраине этого городка тоже создается лагерь, однако здесь найдется немало пленных, которые сразу же узнают вас. Поэтому вы пробудете здесь, в изоляторе, всего двое-трое суток, то есть до того дня, когда представится случай переправить вас в основной лагерь.
– Логично.
– Само собой разумеется, что ни по каким документам вы не будете проходить под именем Черного Комиссара. И что начальник лагеря будет предупрежден об особом интересе к вам со стороны командира дивизии и контрразведки. – Майор недовольно покряхтел; не так уж и много чести в том, чтобы представать перед остальными пленными в роли человека, находящегося под покровительством вражеской контрразведки, однако терзания пленного Николае не смущали. – А теперь о самом главном: если после того как Одесса будет сдана, вы решитесь перейти на нашу сторону, мы с полковником Нигрескулом, который, кстати, вот-вот получит чин генерала, поможем вам в этом.