— Там, на фусте, в каюте ларец, принеси его, — попросил Андрей Прохора.
Без антибиотика не обойтись, да и обезболить не помешает.
— Утопла галера, — буркнул Прохор.
— Цыц, — цыкнул Кузьма на Прохора. — Ты не бойся, князь. Счас все сделаем, заштопаем так, что краше прежнего станешь.
— Куда уж краше, — не согласился Андрей. — Фуста значит потонула?
— Вернее погорела, — поправил государя Кузьма, доставая из котомки пузырек. Стеклянный, разумеется. — Булат ее отогнал к берегу и притопил, чтоб не сгорела.
— А рабы? — озаботился Андрей, судьбой гребцов, совершенно забыв, что большинство из них погибло в самом начале боя.
— Утопли, кто жив еще был, — Кузьма широко перекрестился, потом сунул к губам Андрея флакон. — Нако испей-ка.
Андрей глотнул мерзкую настойку и сразу перед глазами все поплыло. Князь закрыл глаза и провалился в пустоту.
— Ты чем опоил государя? — забеспокоился Прохор.
Зелье хорошее, у тазиков купил на всякий случай. Ишь ты пригодилось, — Кузьма дал понюхать настойку новгородцу. — Только не пей, — предупредил он.
— Мерзость, какая, — поморщился Прохор.
— Айфун из мака Сийах хашхаш [83] , так называют его персы, — объяснил Кузьма, начав обрабатывать князю раны.
Пришел в себя Андрей уже в каменном мешке с узким окошком, рядом с князем сидел старик в монашеском одеянии.
— Где я? — спросил Андрей, поднимая голову.
— Очнулся? Вот и хорошо, — обрадовался старик и, не отвечая, шустро сиганул за дверь.
Не закрыл монах дверь. Значит он не пленник. Но где он? Вопросы, вопросы. Андрей попытался сесть и у него это получилось. Даже голова не закружилась. Он оказался совсем голым. На боку — чистая повязка, на бедре еще одна, место укуса намазано какой-то дрянью с мерзким запахом. Андрей принюхался, не понять, что за дрянь. Щека заштопана и тоже намазана какой-то мазью.
В келью, а это место Андрей решил считать монашеской кельей, ворвались сразу несколько человек: Булат, Лука, Кузьма и Ерошка вместе с полубоярином — полуманахом Вострой саблей. Все радостно гомонили, искренне радуясь выздоровлению князя.
Когда возгласы поутихли, воевода начал свой рассказ.
— Кады армата жахнула, башенку нашу ядро развалило. Булата придавило, да не шибко сильно. А тут мы кошки закинули и сцепились, да вот только все гребцы, кто был с этого борта — погибли, кто еще цел был. Веслами хребты изломало.
Ну, мы гранаты давай швырять, а фрязины горшки с маслом кидать, полыхнуло знатно. Ну, мы полезли, значит. А схизматики, гореть им в гиене огненной, давай известь швырять. Тут гранаты рванули, сразу стало полегче. Да вот, только с замков стрелы метали вдоль борта, побили многих. А тут ты на корму влез, и учинил там резню. Федька следом за тобой взобрался, вдвоем вы и побили схизматиков.
Урман наш с баннеретом на пару, борт рубили, в пролом и забрались. Жаль, коней погубили, хорошие скакуны были. Да только иначе никак, те огонь, почуяв, взбеленились. А тут ты свалился на фрязинов, строй им поломал. Мы нажали, и Данила мачту завалил на носовой замок. Вот и весь сказ, — на этом воевода закончил рассказ.
Уже потом Андрей узнал, что абордаж обошелся им дорогой ценой. Бог с ней, с фустой, ее вытащили на берег. Монастырь помог быками. Заделали пробоину и отбуксировали в укромную бухту у монастыря. Наву отогнали туда же. Вострая сабля помог договориться с настоятелем монастыря. После сражения недосчитались многих: лишились обоих башелье, один заживо сгорел облитый маслом, второй получил каменюкой по бацинету и свалился в воду. Камнем ушел на дно. Прохвост видел, как это случилось. Рене, кстати, тоже ранен. Словил болт в плечо. Кость раздробило. Себастиана насадили на пику, Федько получил удар в спину тесаком. На парне турецкая куртка была, из кожи, так шибко сильный удар был, не оберегла бронька. Пока еще не умер Федька, но до сих пор лежит в горячке.
В итоге, на ногах осталась только треть людей, да еще столько же ранены. Каждый день кто-нибудь да отдает богу душу. Грузины с харасанцем тоже не пережили схватки. Бились крепко, первыми на борт навы поднялись и держались, пока остальные не подмогнут. Из гребцов, решивших поступить к Андрею на службу никто не выжил. Такие вот дела.
Всю команду навы умертвили, легату Шателен башку снес по велению воеводы. Вострая сабля по этому поводу долго бранился с Лукой, друзья-товарищи даже за бороды оттаскали друг друга. Потом успокоились, но Вострая сабля еще долго выбуривал Луке за опрометчивое решение воеводы. А Луке что? С него, как с гуся вода. Зато уверен воевода, что у Шателена обратной дороги нет. Крестился баннерет по православному обычаю — то хорошо, но кто ему мешает перекреститься обратно? Бывали случаи и не раз. А теперь никуда Жорж не денется.
Грамотки похищенные, нашлись в каюте легата, там же сундуки стояли с похищенным серебром. Его уже пересчитали, недостачу выявили, о чем Ерошка составил грамотку и заставил Луку от имени князя поставить свою подпись на ней. Воевода не слишком опечалился — это дело поправимое, на поднятой фусте серебра много, восполним недостачу.
Пока Андрей набирался сил, наву отремонтировали и перестроили, теперь в ней уже не узнать прежний корабль. Настоятель любезно выправил на кораблик документ. У монахов, пару лет назад, затонула нава, пожертвованная монастырю одним богатым греческим купцом перед своей смертью. Затонувшая нава была построена зимой 1429 г. в арсенале Кафы. А захваченная нава, по имевшимся документам, построена в той же Кафе, но на пять лет раньше. Даже строил корабли один мастер, по одним и тем же чертежам.
Настоятель старался помочь не забесплатно, конечно. Пришлось Андрею делать вклад. Князь подарил монастырю обгоревшую фусту, ремонт обойдется в копеечку, но все же это галера, ее продать всегда можно. Груз навы Андрей решил продать на месте, как только доберутся в столицу империи. Воевода недовольно ворчал, но Андрей смог убедить Луку Фомича в необходимости продажи. Андрей заглянул в листок с записанными мерами, переведенными в понятную ему систему мер.
— В Чиприко, где добывают соль, кафинский модий соли (тьфу, опять модий, а не пуд.) стоит почти два аспра. Понятно, что кафинских, — Андрей стал убеждать воеводу в выгодности продажи товара именно в Трапезунде. — В Кафе, как ты видел, за тот же модий платят пять аспров. Сечешь?
— Ну?
— Баранки гну. В стольном граде императора за трапезундский модий дают шесть аспров.