Монашек оказался атлетически сложен, без капли жира, видно, это его телосложение и прельстило покупателя. И на лицо парень пригож, вон как осман облизывается, глядя на сильное, молодое тело. Тут и думать не надо, что у него на уме. Тьфу, срамота.
— Слышь, мудила! — обратился князь к содомиту. — Продай раба!
Ванька услужливо перевел, на секунду замешкавшись, столкнувшись с незнакомым словом, но быстро нашелся, заменив его на уважительное обращение подобающее при обращении к важному беку. Содомит проигнорировал просьбу, даже не удостоив князя взглядом. Понятно дело, Андрей одет не подобающим образом, он все-таки не князь тут, а слуга у купца.
— Ты что, меня не понял, ублюдок? — Андрей забыл про свое инкогнито, рассердившись на нахала.
Турок лишь сделал пасс пальцами, и на плечи Андрея опустилась плеть слуги.
Народ, толпившийся рядом с ними, в страхе отхлынул, от греха подальше. Но далеко не уходил, предчувствуя потеху. Андрей еле сдержал свой гнев, готовый выплеснуться наружу. Рука непроизвольно потянулась к рукояти сабли, которой не было, даже кинжал не положен кяфиру. Такие законы, мать вашу!
Сделав несколько глубоких вдохов, князь успокоился, метнув яростный взгляд в сторону Булата, уже зашедшего ссади к охраннику вельможи.
— Нет! — Андрей успел остановить татарина, собравшегося голыми руками свернуть башку придурку, осмелившемуся поднять руку на его господина. — Не здесь! И чисто.
Мало кто понял, что выкрикнул этот кяфир своему товарищу, разве, что мог Ванька, но тот забился в толпу, вжав голову в плечи, и испуганно зыркал по сторонам.
Татарин кивнул, давая понять, что понял Андрея и нырнул в толпу, растворившись в ней. А вельможа чинно прошествовал по улице, в сопровождении своей свиты, состоящей из нескольких невольников-охранников. Молодого парня увели, вместе с несколькими, такими же юными невольниками с симпатичными мордашками.
Толстый халат погасил удар плети, но чувство поруганной чести — ничто по сравнению с болью. Андрей оправился, наорав со злости на объявившегося Ваньку. Андрей, Потом, не торгуясь, предложил хозяину невольников столько золота, что тот без всякого аукциона согласился продать рабов. Еще бы, при дворе шехрияра [120] осман такую цену платят за отменных рабов, а тут всякий сброд.
Работорговец настолько обрадовался, что сам заплатил за Андрея пошлину. Князю выдали документ, на обладание рабами, а самих рабов поместили в отдельный загон. Будет покидать город — невольников вернут, а пока будь любезен заплати за их содержание. Да за такие деньги рабов должны кормить разносолами, а не пасте [121] , сваренной на воде!
Старика Андрей собрался отпустить на волю, но выяснилось, что делается это иначе, чем на Руси. Пришлось опять тащиться к базарному чиновнику, делать запись в книге учета и платить пошлину. Небольшие сомнения того возникли в правоспособности Андрея совершать подобный акт, все-таки он действовал от имени Луки, выступающего хозяином купленных невольников, но парочка турецких дукатов, преподнесенных со всем почтением, подтвердили правомочность Андрея.
Возвращался он с базара в дурном настроении. Старик плелся позади с понурым видом, Ванька, предупрежденный о молчании, об инциденте на базаре, молчал всю дорогу. В Булате Андрей абсолютно уверен, татарин не проговориться, а вот грек… Пришлось припугнуть. И Андрей не знал, что сильней подействовало на набожного грека, толи угроза смерти, то ли ее разновидность. Андрей, без задней мысли, пригрозил утопить его, если он, хоть слово, хоть полслова молвит о княжеском позоре. Угроза подействовала.
Совсем случайно, князь обратил внимание на стайку детей, дравшуюся за брошенный им надсмотрщиком каравай грубого хлеба. Андрей остановился, с интересом рассматривая ребят. Мальцы совсем. Лет семь — десять. От силы — двенадцать.
— Почем мальцы? — поинтересовался Андрей у надсмотрщика.
Ванька стоял, задумавшись, пропустив вопрос господина мимо ушей. Пришлось отвесить тумака, чтоб ворон не считал.
— Это к хозяину, — неожиданно по-русски ответил громила надсмотрщик.
Андрей обратил внимание на отсутствие у него нательного креста. Значит, обасурманился паршивец.
— Так позови его! — велел князь, презрительно кривя губы.
Хозяин оказался подстать своему рабу или слуге. Ничего тюркского на его лице не наблюдалось, разве что чалма, венчавшая сытую, холеную рожу. Короткие ножки, обутые в красные сапожки, шаровары из дорогой материи, дорогой просторный халат, под полами которого работорговец пытался спрятать раздутое пузо. Персты рабовладельца унизаны перстнями с не дешевыми каменьями. В общем, противный, мерзкий тип.
— Что ему надо? — спросил он своего ренегата по франкски. Андрей без труда понял вопрос и ответил на его наречии, зря, что ли учил язык.
— Почем мальцы?
— Не продаются! — резко ответил работорговец.
— Как так? — удивился Андрей.
— Я повезу их самому султану, да продлит аллах его дни, — снизошел он до объяснений.
— Самому султану? — вновь удивился Андрей. — Зачем уму дети?
— Ты, что совсем полоумный? — вскипел торговец. — Продам в новое войско.
— В янычары продаст, — подсказал Ванька.
— Продай! — неожиданно для себя предложил Андрей.
— Сколько?
— Сколько скажешь. Плачу золотом.
— Сколько мальчишек хочешь купить? — уточнил торговец.
— Всех, — решился князь. — И этих тоже, — он указал на прилично одетых мальчишек, свободно прогуливающихся по отделенному от основной массы ребят загону.
— Эти не продаются, — помотал головой работорговец, помогая себе жестами.
Андрей давно уже понял, кто стоит перед ним. Такой же ренегат-генуэзец, как и его надсмотрщик. Воистину, падаль сбивается в стаи.
— Чего так? Плачу золотом! — продолжал настаивать Андрей.
— Э-эээ… Этих я продам в султанский гарем, — торговец охотно объяснил причину отказа.
— Мальчишек? В гарем? — рассмеялся князь.
— Ты, видно, издалека приехал? — вопросом на вопрос ответил ренегат.
— У шехрияр два гарема, — вновь пришел на помощь Ванька. — Женский, а в другом — мальчики.
— Тьфу ты, — Андрей в сердцах чуть не сплюнул.
Слава богу, сдержался, не то попал бы в историю.
— Дам столько золота, сколько скажешь, — князь упрямствовал в своем решении.
Не потому, что ему нужны эти мальчишки, а из-за вредности. Пусть султан, или как его там, шехрияр, что ли, с Дунькой Кулаковой проводит долгие вечера. Но мальцов, на потеху извращенцу, он не отдаст — перекупит.