Прохор, под дикий хохот товарищей, честно, с изрядной долей юмора рассказал историю своего пленения работорговцем и, оказывается он был совсем рядом, перепродали его турку уже в фактории. Но кто бы знал, что в загоне для рабов сидит их товарищ?
Капитан фусты, купивший Прохора, предложил невольнику на выбор различные варианты. Самый простой и разумный — принять ислам (по желанию) и влиться в дружные ряды команды фусты, со всеми приятными бонусами. Второй вариант, менее приятен, но то же ничего — продадут Прохора в Мисюр [48] , тамошний султан гвардию набирает исключительно из рабов. Третий вариант — весло в руки и оставшаяся жизнь в качестве гребца на галере. Выбор сделанный упрямым новгородцем — очевиден. На правой ноге Прохора заметен отчетливый след кандалов (Гребцов из рабов приковывали за ногу к железной цепи). До прихода в родной порт осман, у парня еще было время передумать, капитан оказался великодушным человеком, дав невольнику время на раздумья. А то что усадили за весло — это нормально, еду и вино нужно отрабатывать.
Итак, Прохора усадили на скамью гребцов, а что бы новому рабу жизнь медом не казалась, капитан приказал посадить невольника в кормовой части галеры, дав в руки длиннющее, метров так в шесть с половиной весло. Случайно или нет, но Прохор оказался загребным, потому махал веслом очень часто. Лишь, когда фуста шла под парусами у Прохора появлялась возможность отдохнуть, предварительно закрепив свое орудие труда в специальной петельке.
Экипаж судна — больше ста человек, может быть сто десять, а может все сто сорок, сосчитать всех не получалось из-за высокой скученности. Но гребцов на фусте — ровно семьдесят два человека, с учетом двух запасных, на случай случайной гибели. Все гребцы — свободные люди, за исключением Прохора и двух невольниц в трюме. Обычно, гребли только загребные, но когда корабль выходил из порта или когда начиналось сильное волнение на море, то слажено махали веслами все гребцы галеры.
На длинном и узком корабле в огромной тесноте умудрялись мирно сосуществовать разные люди с различными характерами. Конфликты практически не возникали, капитан наказывал забияк очень жестоко, а попросту вешал. Однако, время от времени на борту происходили несчастные случаи. Именно такой случайности обязан Прохор своим появлением на борту именно этой фусты (новгородец вполне мог оказаться на борту большого купеческого корабля, где было без вариантов).
Один из гребцов, из новеньких, не смог притереться к остальным членам команды, проявив горячий нрав. Собравшийся на корабле разноплеменный сброд — не ангелы, каждый из всего этого оголтелого воинства законченный убийца и насильник, но черкес этого не хотел понимать. Потому, случайно (а как иначе?), одной из темных ночей, упал он за борт. Капитан, утром узнав о происшедшем на корабле несчастном случае, не стал проводить дознание, ища виновных. В том, что виновные были — сомнений не возникало.
Капитан поступил просто. Купил невольника в ближайшем порту, а стоимость раба вычел из зарплаты команды. Естественно стоимость покупки раба капитаном завышена втрое — так справедливо. Команда не роптала. Капитан платил щедро, утрата тридцати акче — сущий пустяк, когда речь заходит о сохранении на борту корабля нормальной обстановки терпимости друг к другу. Прохор быстро выучил минимальный набор слов, языком общения на османской галере естественно был турецкий, но по-татарски говорили почти все. Так что Прохор смог общаться с соседями вполне свободно.
На банке, длиною почти три метра, сидели только двое гребцов. Как уже говорилось, Прохору досталось место в метре от центрального прохода. До соседа испанца машущего более коротким, а потому более легким веслом [49] тоже чуть меньше метра. Ровно такое же расстояние отделяло каталонца от планшира. Нужно сказать, что банки-скамьи для гребцов расположены на галере елочкой, это позволяло разместить гребцов самым оптимальным образом, так плотно, насколько это вообще возможно и, в тоже время гребцы не мешали друг другу.
Спать приходилось Прохору прямо на скамье в сидячем положении. Матросы и солдаты спали на носовой платформе и в боковых проходах по палубе, а кое-кто и на скрещенных веслах. Даже «офицеры» спали на палубе под открытым небом. Единственный человек которому посчастливилось спать на кровати — сам капитан фусты. Прохор не знал насколько велика капитанская каюта в которую никто не имел права заходить под страхом смерти. К каюте вел ближайший трап от капитанского мостика. В носовое отделение галеры вел трап от предпоследней банки, по правому борту, там хранились канаты и располагался госпиталь для раненных. Когда начался бой, госпиталь мгновенно наполнился вопящими от боли раненными. Никто не мог понять отчего гибли люди, пока доктор не обращая внимания на стоны раненного, не извлек пулю из раны. Какие выводы сделал капитан, Прохор не догадывался, но точно не испугался. Уверенность капитана подействовала отрезвляюще на команду.
Рядом с мачтой еще один трап вел в парусное отделение, к которому примыкал склад для хранения снарядов для двух баллист. Здесь же боцман разводил водой вино, которое выдавалось команде бесплатно. Увы, Прохор попал на фусту в качестве невольника и был вынужден ограничиваться только половиной нормы. Если в кошеле весело бренчит серебро, то любой член команды мог прикупить у боцмана дополнительную порцию вина. Этот боцман, поджарый, словно высушенная вобла, вел бойкую торговлю вином. Ну и на корме располагалась каюта с провизией для капитана и оружейная, в которой хранились доспехи помощников капитана.
Боцман, не смотря на зверский вид и показную грубость, в общем-то был не плохим человеком, несколько раз пока не видит капитан, плеснул в чашку Прохору полную порцию вина, вместо половинной.
— Не доверяй Али. Он со всеми такой добрый пока не вступишь в команду, успел шепнуть каталонец Прохору. — Зато потом три шкуры драть будет.
Новгородец кивнул в знак того, что понял плохой татарский каталонца.
Боцман Али — очень колоритная фигура на турецкой фусте. Он единственный из всей команды носил черную повязку на глазу. Эта повязка делала лицо пирата устрашающим, а венецианская стрела и так потрудилась над внешностью Али, поразила его в левую щёку, как раз под глазом, пронзив щёку и большой мясистый нос. Борода отчасти скрывала уродство, но лишь отчасти. В той памятной битве двадцатилетней давности Али служил под знаменем Джорджо Калерджи — итальянца ренегата перешедшего на службу к неверным. Али был свидетелем жестокой казни Калереджи, когда его едва живого, всего израненного торжественно четвертовали на корме флагманской галеры Пьетро Лоредана — командующего венецианским флотом. Было это 12 июня 1416 года. Вместе с Калереджи порубили на куски всех пленных ренегатов служивших османам.
— Ты не смотри, что повязку Али носит, — продолжал делиться секретами каталонец. — Цел у него глаз и, видит он отлично.
Прохор вновь кивнул, не подавая виду, что в курсе зачем зрячему человеку на корабле черная повязка на глаз.