Стоя на коленях, Нелли повалилась всем телом на землю, обнимая ноги и целуя ботинки, словно, они дарили ей всепрощение. Она просила, умоляла, вымаливала.
– Эдгарчик, Эдгарушка! Прости! Я никогда больше не буду! Никогда. Прости. У меня ничего не было. Не веришь? Ничег-го. Я… Я… Только тебя.
Она торопилась сказать и сбивалась. Хотела в несколько слов вложить все земные смыслы любви. В крике, вопле выразить мольбу о пощаде. Слезами, высыхающими стремительней, чем вода на раскалённом железе, чем убежавшая капля в жарком песке пустыни, выпрашивала помощь у него от него же самого и тех, кто сейчас глядел. Она не видела их, лишь как-то понимая, что есть, как Бог, есть ещё кто-то.
Этот кто-то уже двадцать минут стоял, как предатель. Стоял и взирал на всё невидящим взглядом.
Он попытался что-то предпринять, его оборвали, спокойно и уверенно. В этом спокойствии, уверенности он угадал возмездие и непримиримость. От него зависело, во что обойдётся его молчание и бездействие. Бесславное геройство или сочувствующая здравомыслящая рассудительность. Укор и оправдание бок о бок. Он также причина, следствие и виновник происходящего действия.
У них, у этих двоих порушен мир, единство. То, за что люди отдают жизнь, посвящают себя ей и живут. Живут ради этого. Вот наступил конец. Конец смыслу, который жил в ком-то из них.
Друзья-армяне, не задумываясь, исполняли роль судий, каждый из них. Все мужчины молча, понимая друг друга, стояли, отвернувшись, не смотрели, как муж избивает жену. Им было не наплевать, они переживали. Кто знает, может и сильней. Они-то хоть понимали, что происходит. Но давили в себе заступничество.
Не желая понимать проступок, тем самым оправдывать, а значит, поощрять его. В них не было сил сказать, как правильно. Вышвырнуть вон человека из своего сердца, просто взять и вышвырнуть, не причинив боли и вреда, гораздо сложней, чем обидев, наказав или отмстив ему. Простить же, подавив эмоции, возможно, но присуще людям, облечённым в некую святость. Хотя месть в рассудке имеет право называться силою характера.
Нет, он не бил, не избивал в том понимании, к которому все привыкли. Эдгар трепал и тряс жену, как мочалку, избавляя от неимоверно заполнившейся грязи, считая, что треплет свою никчёмную жизнь, получившую такой конец, сотрясая тем сильней, чем быстрей восстановив на прежнем месте, как сотрясённые мозги в голове боксёра.
Сгусток его злости, обиды, непонимания беспомощно терзал, не отдавая отчёта, чем закончить.
– Дорогой, миленький! – эти слова, будили ещё большую свирепость. – Эдгарочка! Эдгарка! – склоняла она по всякому имя мужа и желая повлиять на него. – Дочь же. А дочь наша? Прости ради неё. Она-то тебе что плохого сделала? Её за что наказывать? Прости ради неё, ради Бога!
Наступила тишина. Все разом уставились. Молчаливо ожидая непонятно чего, все решили: «Наконец-то закончилось». Все облегчённо, тихо, про себя выдохнули.
Лицо Эдгара просветлело, к нему словно беспричинно вернулась ясность сознания. Он сильно и медленно поднимал жену и спокойным, умиротворённым голосом приказал:
– Вставай!
Нелли податливо подалась и как-то внезапно застыла камнем.
Правая рука Эдгара потянулась на пояс за полу рубахи.
– Э, ты чего?
Наблюдатели со стороны потянулись, размышляя, правда это или нет.
Утвердив безвольную жену на коленях, опрокинул ей назад голову, он вновь с безумным отсутствующим выражением зашептал что-то невнятное. Долгим движением приставил ствол пистолета ей в ключицу. Продолжая давить, рука сползала ниже по груди к сердцу. Он не думал о боли, проникая железным дулом в её тело.
Тупые и глухие щелчки не произвели ощущения выстрелов, точно ребёнок нечаянно хлопнул несколько раз неудачно жевательной резинкой.
Руки Нелли сразу отпустили его ноги, она повалилась вперёд на него. Эдгар отпрянул, удерживая её за волосы. Его жена неестественно прогибалась в спине. Он приходил в себя. Испугался. Ему показалось, что падая, продолжая прогибаться, у неё сломается позвоночник. И этот хруст и треск больно резанёт по ушам его и очевидцев. Так сильно изогнулось расслабленное тело.
Разжав пальцы, резко выпустил волосы из руки. Удар лицом о твердыню прозвучал громче, чем щелчки ранее.
Никаких сомнений в исходе. Отскочившая голова от земли, где кость соперничала с жёсткостью утоптанного с мелким гравием грунта.
Страшная и неоправданная смерть одного человека на земле. Нужная или ненужная. Влекущая только страдания и непонимание.
Эдгар сел на колени, отбросив оружие. Бегая на одном месте на четвереньках, раздирая ногти и пальцы о землю, собирал в горсти пыль. Потом замер и, уставившись вдаль, заплакал.
– Зачем? Зачем ты это сделала? Скажи! Зачем?
Из него вырывались глубокие вдохи. Он зарыдал:
– Я же не хотел! Я не хотел. Ты не знаешь, как я любил тебя!
Эдгар придвинул недвижную возлюбленную к себе и поднял её. Положив на колени голову несчастной, прижался к ней. Изо рта капала кровь. Он растирал лужицу крови на земле, смешивая с песком. Хорошо впитываясь, оставались чёрные пятна. Бросив растирать землю, он рубашкой принялся обтирать её лицо.
– Ты! Ты такая хорошая. Я тебя так любил. Зачем… тебе всё… Это нужно было? Я люблю, люблю тебя. У нас было лучше всех.
Эдгар нежно гладил по волосам:
– Знала же, – его трясло, – я дурак! Не остановлюсь. Простить не смогу. Ты! Ты! Зачем?
В начале восьмидесятых годов прошло моё детство. К охоте был не причастен, не слышал и никогда не думал о ней. Но в это самое время мне запомнился человек – дед одного из друзей.
В те годы почти каждый имел родственников, воевавших на фронте. Поэтому разговоры между нами часто касались тех лет.
Детское воспоминание о празднике 9 мая. Некоторые мальчишки в эту пору открывали купальный сезон. Весенняя талость подсушивалась солнцем, в безветренных местах лучи припекали и напоминали о наступлении лета. Деревья зеленились и шуршали, немая живность после зимы выползала на все самые видные места. Повсюду шумно, громко и звонко. Жизнь полна радости, под вечер гремел салют.
В день празднования повсюду встречались участники прошедшей войны. В лицах гордость, торжественность, радость. Воздух словно пропитан каким-то душевным благополучием, весна источала ощущение счастья. Казалось, всем этим наделили нас они, вот эти самые люди. Победители!
Посередине двора расположился вкопанный стол с лавочками. По обычаю того времени, вечерами, после возвращения с работы, мужики играли на нём в домино. Тогда говорили: «Козла забивают». Вот за этим столиком после утреннего парада и поздравлений собирались герои нашего двора во всей своей доблести.
Да, легло незабываемым событием, вот они – герои! На груди сияющие знаки отличия, ордена и медали. Мы воочию зрели, могли подойти, потрогать и поговорить с ними. Среди этих героев был мой дед, и деды друзей и знакомых, о которых знали только мы и гордились ими.