Сразу видно — люди бывалые, знают, что к чему. Ничего, и мы научимся, разберемся.
Тут же начали пытаться наматывать конец ремня одним рывком. Оружие. С первого раза не получалось, зато у бывших солдат это получалось почти мгновенно. Сделал шаг назад, сдернул ремень. И вот оно — оружие! Не нужно никаких нунчак. Тем паче, что они законом приравнены к холодному оружию! Две деревянные палочки, скрепленные веревкой или цепочкой — холодное оружие! За это и посадить могут, если применишь в драке против кемеровских! А это ремень — он при тебе всегда! И даже под парадку можно одеть. Незаметно.
Мы отчаянно махали ремнями, пока наши товарищи переодевались. У некоторых бляхи срывались и улетали. Потом сообразили, что надо внутреннюю перекладину немного подогнуть. Тогда и бляха слетать не будет, да и ремень на поясе расстегиваться не будет.
Выдали также и сапоги. Яловые. Тяжеленные!!!! И портянки. Те, кто служил в армии и деревенские, быстро их намотали, а вот остальные…
Я старательно наматывал портянку, но она все равно распускалась, и когда засовывал ногу в сапог, то при прохождении по сапогу она умудрялась сбиться в один комок, либо нога проходила внутрь сапога, а портянка оказывалась наверху. Потом я сделал проще. Расстелил портянку поверх отверстия голенища и просунул ногу внутрь. Потопал. Вроде, ничего. Нога в портянке защищена от тяжелого, грубого сапога. Только вот по бокам, в районе щиколотки, давит сапог на незащищенный участок. Пока пойдет, а потом научусь!
У моих товарищей также не особо-то получалось. Многие поступали так же, как и я, махнув рукой на такую учебу.
Вообще я смотрю, что часто важна форма, а не содержание.
Старшина роты, солдат из войск Бударацкий Коля скомандовал:
— Рота, строитья!
Построились.
— Бегом марш!
Ешь твою мать! Первые пятьдесят метров мы осилили быстро и легко. А вот потом….
— Твою мать, портянки! — хрипел кто-то сзади.
— Что за пидар их придумал?! — вторили ему.
— Не могли просто носки оставить! — подхватывал третий.
— И так четыре года?
— Все двадцать пять!
— Не звизди. Четыре года в училище, а офицеры в носках.
— Сапоги тоже придурок придумал!
— У солдат — кирзовые — они легче!
— Зато зимой теплее.
— Ага, летом, как в печке!
— Так зима в Сибири восемь месяцев!
— До зимы дожить надо. Такими темпами, я ноги сотру до яиц. В инвалидном кресле буду кататься.
— Замковзвода! Разговорчики в строю! — Коля Бударацкий бегал вдоль строя.
— Вот еблан, разорался!
На Бударацком надо остановиться более подробно. Это был, с нашей точки зрения, полный придурок. Ростом около метра семидесяти пяти. Худой, жилистый. Затылочная часть была гораздо шире лицевой части головы. Вытянутое, как у лошади лицо, близко посаженные глаза, отвисающие, тоже как у лошади, губы. Лицо, или морда лица, было обезображено крупными оспинами.
У «Буды» был хронический насморк, он втягивал в себя сопли, долго их жевал, потом в зависимости от настроения либо сплевывал их, либо проглатывал. Кто его поставил старшиной — одному Богу известно. Наверное, такой же даун. Ну, а как он прошел медкомиссию и сдал экзамены, полагаю, что и Бог не знает, это дело рук дьявольских.
Пробежали пять километров.
— Перемотать портянки, строиться! — командовал Буда.
Я вытащил ногу из сапога. Мать моя! Вся портянка сбилась в районе щиколотки, на второй ноге ситуация не лучше. Ноги красные. Но не сбитые. Набитые сапогами. Но не сбиты в кровь, как у многих.
— Я ногу в кровь сбил! — захныкал Правдюков («Правдоха»). — У него действительно правая нога была сбита. На портянке были видны следы крови.
— И что? Все сбили, нам тебя на себе тащить? Звиздуй вместе со всеми, — зло отреагировал Сехин.
Сехин был из многодетной семьи. Всего детей было двенадцать, он был девятым. Сам из деревни. Все делал обстоятельно. Он и портянки мотал умело. Не нога в портянке, а куколка. Было видно, что и сапоги носить ему не впервой, и заломлены они были у него сзади правильно. Это значит, что первая складка, что проходила сзади, заломлена как можно выше, тогда и не терло ногу.
— Строиться! Бегом!!! Ма-а-а-рш! Отставить! — многие по команде уже начали движение, но тут же останавливались и утыкались в спину впереди стоящих, иногда и наступали на ноги.
— Блядь, поаккуратнее! Не видишь что ли! — ворчали передние.
— По инерции, — оправдывались задние.
— Жрать надо меньше, а то брюхо вперед несет.
— Не звизди!
— Сам заткнись. Сейчас по зубам получишь!
— Чего?
— Разговорчики в строю! — жевал свои сопли Буда — По команде «Бегом» руки сгибаются в локтях, корпус поддается вперед, а по команде «Марш!», все с левой ноги начинают бег. Вся рота — одновременно!
С учетом того, что вся рота стояла на мокром склоне и приходилось бежать вниз, то как-то слабо представлялось, как это будет.
— Бегом! Марш! Отставить!
С громкими матами в адрес Буды часть третьего взвода соскользнула вниз и врезалась в наш взвод, мы — в первый взвод.
— Блядь! Сука!
— Твою мать!
И другие маты неслись из строя. Все в новой форме плюхались в осеннюю грязь и съезжали вниз. Форма новая быстро пачкалась.
В меня врезались и, пытаясь удержать равновесие, размахивая руками, побежал вниз по склону, рядом Серега Мазур, также махая руками, врезал мне в плечо и я покатился. Оба упали, врезаясь в строй первого взвода. И упали!
— Екарный потрох! — я пытался встать, скользкая, грязная трава, грязь под ногами.
Мимо с матами пронесся Олег Алтухов. Опираясь на руки сзади и по-крабьи боком отполз в сторону, встал, стал оглядывать себя. Зад на брюках, рукава сзади по локоть были в грязи. Серега Мазур пытался отряхнуться.
— Не дергайся, Серый, пусть высохнет, — посоветовал я. Наклонился и о траву оттер руки.
— Строиться! — голос идиота Буды раздавался откуда-то сверху.
— Придурок!
— Шакал!
— Его мама стоя рожала! — несся говорок отовсюду.
— Дурака кусок!
— Дударацкий!
— Сейчас по прибытию в расположение лагеря вам выдадут погоны, петлицы, эмблемы, подворотнички оборудовать форму и вечером — строевой смотр!
— А где постираться? — голос из первого взвода.
— В умывальнике! — ответ Буды.
— А сушиться?!
— На себе! — был ответ старшины — Строиться! Отставить разговоры!