Когда закончили проверять меня, то на правах командира пошел проверять свой взвод. Шел за Вертковым.
Вот и полковник Абрамов направляется в нашу сторону. Ходит среди строя. Делает замечания.
Ну, вот, вроде, и все. К моему взводу было мало замечаний. Зато к сорок первой было много. И был слышен их скулеж:
— Мы не успели погладиться!
— У нас утюги украли!
— Я упал на физзарядке!
И жалко, и смешно.
Смотр закончился, Абрамов удовлетворен, кроме 41 роты.
И мы гордые. Первый строевой смотр. У нас тут все впервые, но строевой смотр — как смотрины. Все обошлось.
— Не зря мы утюги прятали, — шепчет Мазур.
— Да, и бессонная ночь не зря прошла…
Полковник Абрамов также был удовлетворен первым опытом первых смотрин, потом дали пятнадцать минут на туалет и «прочие ненужности», как говорил капитан Баров.
Развод личного состава на занятия. У нашей роты было четыре часа строевой подготовки, потом изучение уставов.
Опять не обошлось без казуса. Строевая подготовка. В каждом взводе свой барабанщик. Правдюков забыл барабан.
Вертков долго смотрел молча на барабан, потом выдавил:
— Правдюков, бегом в столовую!
— Зачем, товарищ капитан?
— Возьмешь две ложки и будешь стучать по своей пустой голове, чтобы ритм задавать! Бегом марш, товарищ курсант, за барабаном!
— Есть! — Правдюков бросился в сторону палаток.
— Ослина потная! Порву на части! — шипел Гуров вслед Правдюкову.
Потный Правдюков вернулся.
Тропин обратился с краткой речью к нам:
— Докладываю методику строевой подготовки! 1. Недолгий показ! 2. Хреновый рассказ! 3. Длительная, мучительная подготовка!
И… Начали!
Барабанщики стояли в центре квадратов и задавали ритм. Медленно, синхронно.
Раз — удар барабана. Сделал шаг и завис в воздухе с поднятой ногой и рукой, согнутой в локте, вторая рука отведена назад. Носок сапога оттянут, до земли 60–70 сантиметров. Рука, согнутая в локте, на уровне 3–4 пуговицы. Кулак параллельно корпусу. Рука, что ушла назад, строго назад, ни вправо, ни влево. Офицеры ходят и проверяют у всех, как выполнено упражнение. А ты стой в зависшем состоянии.
Если по утрам на траве иней, то ближе к обеду солнце жарит и палит. Пот бежит по спине, просачиваясь в трусы. Штаны прилипают к ляжкам. Хочется почесаться. А еще больше хочется плюнуть на все и махнуть домой. Не для того я поступал в военное училище, чтобы шагистикой заниматься! Вон, есть рота почетного караула, что Мавзолей охраняет, пусть они шагают. У них красиво получается, весь мир любуется их строевыми па. А нам скорее в училище удрать с этого полигона, там, говорят, и кормят лучше. В брюхе урчит сразу после завтрака. И мы уже не так брезгуем вареным салом. Пробуем, обильно посыпав красным перцем и солью. Если не нюхать его и не рассматривать, то, ничего, — сойдет за еду. При мысли о еде, живот жалобно пискнул.
На хрен! Смотреть прямо перед собой, подбородок приподнят. Пилотка уже перестала впитывать пот и он струится по лицу, шее, безбожно пачкя свежий подворотничек! А задирая голову вверх, поневоле трешься шеей о «подшиву».
Бум-бум! Шаг. Снова завис. Прямо как в театре пантомимы. Только все в зеленом. А не в черном, с белыми лицами. Лица у всех красные и потные. Скоро станут зелеными под цвет формы от злости. Кажется, что офицеры просто издеваются над нами. Но все без смеха. Только крик взводного, исполняющего обязанности ротного:
— Делай раз!
И барабан с бараном — барабанщиком Правдюковым («Правдоха-пройдоха»):
— Бум-тум-тум!
Хорошо барабанщику, стоит в сторонке, переминается с ножки на ножку и барабанит в пластик.
Закончив одиночную строевую подготовку, начинаем строевую подготовку в составе отделения, взвода. Если нормальные люди на гражданке командуют «налево, направо». А в армии все не так. Если нужно скомандовать строю в движении «налево», то командуют «правое плечо — вперед, марш!» И наоборот. Попробуй разберись со всеми военными премудростями нормальному парню с гражданки. А что уж говорить про нацменов со слабым знанием русского языка?
Многие помогали им. Особенно Кулиеву в моем взводе. Олег Алтухов через Бадалова взялся обучать Кулиева русскому языку. Попутно, осваивая узбекский.
Это в школе учат иностранному «меня зовут», «это — стол», «это — дом». В армии как разговаривают? На матах. Вернее, матом. Очень быстро и всем понятно. Недаром же старшие курсы нам рассказали армейский анекдот, что офицер, по выпуску из училища обязан владеть тремя языками: матерным — в совершенстве, командным — бегло, русским со словарем.
Вот и Олег, освоив бегло матерный на узбекском, стал его переводить на русский матерный. Бадалов старательно переводил Кулиеву, тот повторял. Алтухов и окружающие покатывались со смеху, корректировали Кулиева. Оказалось, что русский матерный имеет больше оттенков и интерпретаций, чем узбекский. А уже после витиеватую фразу с матерного, могущую обозначать многое, адаптировали к предметам, понятиям, действиям на русском. Многим во взводе это понравилось, и они активно включились в процесс обучения русскому.
Плюс знание некоторых слов узбекского позволяло общаться в присутствии других, так, чтобы они не понимали смысла. Слова «бар» — есть, «ек» — нет. Например, «сигарета бар?» (сигарета есть?). «Сигарета ек, спичка бар» (сигареты нет, спички есть).
И еще выражение, аналогичное русскому «договорились» — «хоп майли».
Эти выражения надолго и органично вошли в лексикон сорок второй роты.
Что сближает, сплачивает коллектив? Правильно — ненависть. Ненависть к армейскому тупизму, долбоебизму. И срывались на своих же. Если кто-то сбивался с ноги при повороте, то все подразделение и все снова. Как в школе меня на уроке немецкого: «alle immer wieder von neuem», что примерно означало «все вместе, все сначала».
А были у нас курсанты, которые сбивались с ноги. Часто доставалось долговязому Матвееву («Моте»), высокий, добродушный парень из кемеровских, мухи не обидит, но что у него, что у Полянцева («Поляна»), как в анекдоте про жирафа, доходит только на третьи сутки. Наверное, у многих высоких людей прохождение сигнальных команд тормозится. Где-то посередине. Вот они тормозят сами и весь строй, вызывая недовольное шипение товарищей.
— Мотя — козел!
— Поляна, это тебе не в тайге шариться!
Особенно был горяч и востер на язык Андрюха Гуров («Гурыч»).
— Мотя, я тебя после отбоя буду дрочить строевой подготовкой, будешь у меня ломать плац каблуками, пока не научишься четко поворачиваться. Из-за вас, гидроцефалов, с Поляной, мы зависаем! Хотя, могли бы уже курить бамбук! (т. е. отдыхать, ничего не делать). Шланги ебаные! Жирафы длиннохвостые! Макаки сумчатые!