— Проверим?
— Давай!
Схватил флакон одеколона, на улицу, за казарму, так чтобы никто не видел. На улице стоит покрытый инеем лом с приваренным топором на конце, чтобы долбить крыльцо ото льда.
Иней рукавицей содрали, льем одеколон. Действительно, многое остается на ломе. Только вот все равно, то, что добежало до плошки пахло одеколоном.
— По второму разу запускаем на лом?
— Да, тут того одеколона — кот наплакал. Была бы канистра. Так лей хоть по пять раз, пока вся гадость не останется!
Поп смотрел в задумчивости на складированные трубы за казармой для предстоящего ремонта.
Я знал этот задумчивый взгляд Женьки.
— Чего надумал?
— Мне рассказывали, что чугун на морозе таком — хрупкий. И хорошо рубится топором.
— Как топором? Как дрова, что ли?
— Примерно так. — Женя кивнул — Только топор надо нагреть. Попробуем?
— Давай!
В ротном хозяйстве было несколько топоров. Положили в сушилку на батарею. Спустя полчаса решили, что горячее уже он не станет, побежали на улицу. Вот и не очень толстая и широкая чугунная фановая труба.
Женька размахнулся и рубанул там, где расширяется на конце труба.
Кряк! Сказала труба, и от нее отвалилось ровное кольцо. Как будто ножом отрезанное.
— Здорово! — сказал я — Дай-ка, я!
Хрум! Снова сказала труба. Я отрубил небольшое ровное кольцо.
Мороз уже пробирался под шинель.
— Пошли в казарму!
Мы подхватили отрубленные кольца, топор и побежали в казарму. Топор — на батарею. Пусть греется!
В казарме рассмотрели отрубленные чугунные кольца. Показали сослуживцам. Рассказали что и как.
Скучно вечером в казарме. Население решило самостоятельно проверить этот опыт.
Топор нагрелся, и уже несколько курсантов рванули с топором наперевес на улицу. Через несколько минут притащили с десяток колец. Похоже, что одна труба уже закончилась.
На следующий день весть уже облетела батальон. И по вечерам было слышно, как курсанты рубят чугунные трубы. Просто так. Для чистоты эксперимента!
Скучно в казарме. Наряду тоже скучно, вот и придумывает он всякие штуки или шутки!
Сплю ночью. И слышу, как на меня несется локомотив. Вижу рельсы, вжимаюсь между ними. Так, чтобы не задел меня поезд. Поезд пронесся над головой. Уф!
Но поезд не унимается! Он несется снова назад! Снова вжимаюсь в шпалы. И снова прокатывается надо мной. Просыпаюсь в поту. Кошмар. Но поезд снова мчится!!!
Дневальный Попов с дежурным по роте взяли самый большой «блин» от штанги и катают его друг другу по взлетке. В тихой казарме грохот, как будто поезд идет!
Казарма начала просыпаться.
— Поп! Идиот!
— Дай поспать!
— Сволочь!
— Скотина раненая!
— Придурок!
— Наряд! Встану — поубиваю всех на хрен! Вы у меня будете до самого выпуска на тумбочке стоять!
Только после этого наряд перестал катать «блины» от штанги.
Наутро вся казарма материла Женьку. Ибо только он мог додуматься до этого!
Сорок первая рота тоже интересовалась, что происходило в этой «залетной» роте? Они сначала проснулись, потом долго не могли уснуть от всего этого грохота!
Поп на этом не угомонился. Он ночью подходил к курсанту, слегка будил его и говорил на ухо шепотом:
— Дай подушку в самоход сходить!
А порой сон — величайшее наслаждение. И почти вся рота отдала Попу свои подушки. Только некоторые, вроде Правдюкова не отдали.
Как Женька потом рассказывал:
— Прошу у Правдохи подушку. Он на спине спал. Он тут же переворачивается на живот и обхватывает подушку, как свою жену, и говорит, мол, не дам! Самому нужна!
— Ну, Правдоха! Ну, ты и еврей! Тебе, что, подушки стало жалко?
Олег смущенно отворачивался.
— Не было такого!
Гурыч толкал в бочину Олега:
— Вот, видишь, ты и во сне — скотина жадная! Просил же человек подушку в самоход! Надо помочь товарищу! А ты? Я и то отдал! Гад ты, Правдоха! И жмот! Таких в армии не любят! И девочки таких не любят! Только если найдешь такую же жадную! Ночью по очереди на одной подушке спать будете, чтобы вторую не покупать!
Олег что-то под нос ворчал, мол, не было такого. Не помню я этого.
Несколько раз у подражателей Попа такая же шутка прокатила. Но жадных до своих подушек становилось все больше, и просто посылали в степь дальнюю, да, на пень кучерявый, таких охотников до розыгрышей!
Зато были и другие. Как-то Максим Понамарев с Серегой Бугаевским стояли в наряде по роте. Дежурный по роте спал днем, как положено. Когда пришло время будить, Серега не просыпался. Дрых, как суслик в норе зимой. Его и так уже будили, и этак — ноль эмоций.
Тогда устроили ему «велосипед». Натыкали между пальцев бумажек и подожгли. Серега пока еще спал, крутил педали у воображаемого велосипеда, пытаясь избавиться от жара.
Потом проснулся, понял, в чем дело, рванул в туалет, затушил водой горящую бумагу. Увидел Пономаря, с криком: «Убью на хрен, сука!» в тапочках, со штык-ножом бросился за Максом.
Выбежали на улицу. Там была зима и примерно −30. Естественно, что в сапогах бегать удобнее, чем в казеных шлепанцах. Пару раз поскользнувшись на снегу, Буга бросил погоню, а тут еще обожженные мокрые ноги стало прихватывать морозом.
Мороз — это еще и средство для дезинфекции. Невесть откуда на роту свалилась напасть — чесотка.
Конечно, это только в анекдотах смешно, что самая приятная болезнь — чесотка. Чешешься, и еще хочется.
В жизни — иначе. У парней, у кого была эта болячка, было видно, как эти паразиты под тонким слоем кожи выгрызали себе ходы, оставляя за собой норы.
Они раздирали себя. В санчасть их не укладывали, а в казарме устроили частично карантин. Произвели небольшое временное переселение четвертого взвода. В угол — больных. Питались они отдельно и свели к минимуму контакты с другими. Не здороваться, белье, полотенце и все прочее — только свое.
Они мазали себя и друг друга какой-то вонючей мазью, которой их щедро снабдили в санчасти.
А рота при выходе на занятия, выносила свои свернутые постели на улицу — на мороз. Выставлялся дополнительный дневальный, который охранял целый день постели. В армии все, что валяется и не на месте — брошенное. Значит, можно брать.
И вот однажды, незадолго до Нового Года, в конце самоподготовки заболел живот.
Ну, поболит, да, перестанет, не впервой! Ан, нет! Что-то в подсознании всплыло…