– Хм! Так то уже совсем по иным причинам случилось. Собирался я двадцатилетним стать, да импульс от волнения дал слишком большой, вот меня и превратило в мальца… После чего не только в дебри закинуло, но ещё и на шесть дней в прошлое…
Прасковья задумалась, морща лоб и что-то подсчитывая в уме.
– Саш, а нельзя так, чтобы на сорок лет назад прыгнуть, да с оружием в руках?
– Э-э? – Ребёнок уставился квадратными глазами на старушку. – Однако, Григорьевна! Кто это тебе так насолил?
– Да были одни товарищи… – кривя лицо, пояснила она. Но академик уже вновь продолжал работать и приговаривать: – Нет, больше чем пять, шесть, ну восемь дней – никак нельзя. И то, столетний человек при этом превратится во младенца нескольких месяцев от роду. Вряд ли в таком случае удастся сохранить полный набор воспоминаний и накопленных знаний.
– Жаль… А при парном, встречном процессе, смещений не происходит?
– Нет. Все остаются на местах. Но вот эквилибристику в годах очень сложно выставить. У подопытных мышек, знаешь ли, на лбу не проявлялось количество лет после каждого эксперимента.
– Надо было у них спросить.
– Ха-ха! Жалко, что ты у меня лаборанткой не работала!..
Она тоже хихикнула, а потом вдруг засмущалась, чуть ли не на «вы» переходя.
– Александр Свиридович, ты там это… говорил… Неужели надо на пластинку… голыми становиться?
Тот даже не обернулся, только гневно мотнул кудрявой головой.
– Вот старая клюшка! Стесняться она надумала!.. Сколько раз тебе повторять: существо в одежде становится зверем, и его забрасывает в первом же переносе за тридевять земель. На пластине эта фраза есть…
– Всё поняла… Просто как-то боязно мне…
– Да и вообще, Григорьевна… – Он вульгарно зафыркал и выдал не совсем пристойную для ребёнка пошлость: – Ты ещё девственницей прикинься и скажи, что член в руках никогда не держала! – Сам над своей фразой посмеялся и добавил уже нравоучительно: – В наши годы, милая, за молодость и здоровье нам уже ничего не жалко отдать.
Прасковья вздохнула, глаза у неё затуманились от приятных воспоминаний, и она вынужденно, скорее всего сама от себя таких слов не ожидая, согласилась:
– Чего уж там, отдала бы без сожаления… Тем более что до постельных забав я в молодости ох как охоча была…
Она и не заметила, как с пола на неё внимательно взглянули два не по-детски серьёзных глаза, а потом задумалась над послышавшимся бормотанием:
– Всё правильно, напарница, про стеснение нам придётся забыть… Очень скоро… и надолго.
И чем больше думала, тем больше смущалась. Щёки и мочки ушей предательски краснели. Припомнила она утверждения академика, что мышки после омоложения становились гиперсексуальными. Одна самка практически насмерть загоняла самца своими притязаниями. Но когда было два самца, они худо-бедно с самкой управлялись. Козырева вдруг представила себя на месте той мышки, и ей поплохело.
Наверное, продлись время подготовки дольше и не будь хозяйка дома при смерти, она бы всеми силами попыталась отсрочить предстоящее чудо. Но ведь и сил-то не было! Разум подсказывал, что держится она только благодаря остаткам некогда несокрушимой воли да на возбуждающем воздействии созданного академиком напитка. Поэтому мысленно прикрикнула на себя: «Уймись! И похорони своё стеснение с прежней жизнью! Надо будет – ляжешь, расслабишься и получишь удовольствие. Да и не факт ещё, что это понадобится… Болтать всяк мастак!.. И не таких видали!..»
Александр минут пять отлучался на кухню, потом вернулся с решительно настроенным Цаглиманом, ещё минуту объяснял, тыкая пальчиком на даркану и объясняя, что надо делать. После чего они быстро разделись догола, и шестилетний мальчишка строго спросил почти сорокалетнего, по всем статьям матёрого мужчину: – Никаких сомнений? Именно шестнадцать?
– Да! Проблем с документами не будет!
– Тогда становимся!
И они встали левыми ногами на пластинку, соприкасаясь наружными краями стоп. Затем, стараясь держаться друг за друга, подняли правые ноги. Александр при этом стоял на той стороне пластины, которая ниже, ближе к полу.
Потом мелькнула искорка.
Бесшумная, напоминающая обычный, голубой проблеск от статики, она соскользнула с кучеряшек ребёнка прямо в глаза крепко зажмурившегося мужчины. А ещё через мгновение оба тела скрылись в матовом непрозрачном коконе белёсого оттенка.
С полминуты старушка не моргая пялилась на кокон, зная, что так и должно быть. Вторые полминуты уже с волнением. Сроки начинали выходить за рамки означенных академиком. Но ещё через тридцать секунд завеса всё-таки спа€ла, словно её не бывало. А на пластине стояли уже два совсем иных человека.
Вместо Бориса – худощавый паренёк лет пятнадцати. Хотя наверняка такому по паспорту имелись все шестнадцать. Волосы чёрные, вьющиеся, до лопаток. Ногти, что на руках, что на ногах: страшные, перекрученные, отросшие на лишних десять, а то и пятнадцать сантиметров. В остальном – тело подростка, только набирающее волос в паху да чуток на груди. Усов и бороды нет.
Тогда как на месте шестилетки появился мальчуган лет десяти, но совершенно лысый, словно его обрили наголо. Все остальные части тела, как и ногти, в нормальном состоянии, присущем юноше такого возраста.
Александр первым и встал на обе ноги, отпуская чуток окаменевшего Бориса.
– Ура! Ура! Ура! – рявкнул он радостно. И тут же ухватил руку коллеги по эксперименту, внимательно рассматривая ногти: – Оп-па! Не ожидал… Ай да гримасы «встречного хода»! О-о! Как интересно! – он ещё и волосы ощупать у парня попытался, второй рукой недоумённо поглаживая себя по лысине: – Как же так?..
Но тут обрёл дар речи омолодившийся Цаглиман.
– Получилось?.. У-у-у! Получилось! – и сделал попытки себя ощупать.
– Стой! Не то зарежешься… – остановил его академик. – Праня, где у тебя ножницы? – получив подсказку, метнулся к комоду, вернулся с инструментом и живо обрезал ногти у помощника на правой руке. После чего скомандовал: – Дальше сам! Только без фанатизма. Учитывай, что силы, тело и координация совершенно не те. Не делай резких движений, привыкай.
Ещё и проследил строго, как пациент усаживается на горку своей прежней одежды и осторожно приступает к приведению себя в порядок
Хотя сам Саша при этом двигался резко, чуть ли не подпрыгивая. Сбегал к шкафу, приволок ранее приготовленные вещи и тут же вместе со стулом отнёс их на кухню.
– Как ходить сможешь, иди туда и выбирай, что тебе подойдёт. И про наши блюда для банкета не забудь. А мы тут с Григорьевной займемся… – и, оглянувшись на старушку, грозно прикрикнул: – Ты ещё не готова?! Раздевайся немедленно!
Та стала возиться со своими, вроде и немногочисленными одёжками. Уже и Борис ушёл, напевая что-то бравурное и гремя крышками от кастрюль, уже и Александр завершил последние приготовления и звонко хлопнул в ладоши. А Прасковья всё мяла на себе некое подобие длинной трикотажной майки, не решаясь это с себя скинуть.