Конечно, сравнить «УАЗ-452» с домиками на колёсах, имеющими внутри всё, начиная от оборудованной кухни и заканчивая туалетом, было нельзя. Но зато отечественное авто не бросалось в глаза как иномарка, что в предстоящей поездке к Светополису могло считаться большим плюсом. Именно этот аспект держал в уме академик, когда, посидев на всех сиденьях, подёргав за все рычажки и попинав ногами новенькие колёса, вынес окончательный вердикт:
– Берём!
И тут же услышал категорическое требование от Козырева-старшего:
– Только вместо Константина «к морю» еду я!
– Посмотрим, – неопределённо ответил Александр и поспешил в дом. Но на крыльце остановился, пропуская Прасковью с небольшим подносом. – Мама, ты это кому?.. И кто он вообще такой?
– Мойте руки, садитесь за стол! – последовала с её стороны команда для всех. – Я сейчас…
И поставила поднос на колени незнакомцу, при этом его явно уговаривая. Тот скорбно покивал в ответ, но ложку всё-таки взял, приготовившись кушать.
Уже за общим столом в горнице, пока Прасковья усаживалась, Галина не выдержала:
– Кто такой и чего он тут делает? Ну и раз позвала во двор, чего его в дом, к столу не пригласила? Чай он не собака, на улице есть, хоть и на бомжа похож. Нам тоже есть чем похвастаться, но вначале ты выкладывай, что к чему?
Видно было, что Прасковья не голодна. Она скорее за компанию сидела за столом, хватая всего по чуть-чуть, и точно так же по чуть-чуть вводила в курс здешних дел.
Андрей Григорьевич с поставленной перед ним задачей справился превосходно. О подводке газовой трубы все, что надо, узнал, о работах договорился и предварительный договор составил. Только и следовало завтра поставить подписи обеих заинтересованных сторон и оплатить совсем смехотворный аванс. Остальная выплата предполагалась после появления природного газа на кухне.
Последние полтора часа старший брат только тем и занимался, что ползал под, над машиной и вокруг неё, не в силах нарадоваться предстоящему приобретению. Поэтому про незнакомца даже и не спрашивал. Раз сестра привела, значит, ей и надо.
А с мужиком оказалось всё совсем непросто. По сути, он оказался давним знакомцем Козыревых и роднёй в седьмом колене. По имени и отчеству его никто ещё с самой молодости не называл, потому что с юности к нему приклеилось прозвище Боровик. Настолько он всегда был крепенький, молодцеватый, с копной светло-каштановых волос на голове. Чего уж там говорить, и красавцем всегда считался завидным, женихом перспективным. Какое-то время даже увивался за первой красавицей на селе, пусть и редко приезжавшей из города, сватался к ней, но получил отказ.
А красавицей была мать Ларисы Фёдоровны, она же – дочь восседающей за столом Галины Григорьевны.
Та, как это услышала, сразу припомнила настоящее имя мужчины.
– Так это же Пашка Емельянов! Я ведь и не знала, что его Боровиком кличут… Чудны дела господни! Как же он так опустился-то? И почему не у родственников своих?
– Так нет уже почти никого, а своих детей не имел, – продолжила рассказ средняя сестра.
Боровик после отказа первой красавицы загулял. Часто срывался в запой, пропадал надолго в городе, а то и в дальних краях. И хоть получил крайне полезную профессию архитектора – жизнь у него не сложилась. И работу забросил, и смысл в жизни потерял к старости. Питался плохо, за здоровьем не следил и полтора года назад серьёзно заболел туберкулёзом. Лечился бы толком, спасли бы, а он всё запустил настолько, что буквально вчера вечером его практически выгнали из больницы. Так и сказали: «Неделя-полторы тебе осталось. Иди-ка ты домой и там умирай! Вот тебе справка, что ты здоров, больше ничем помочь тебе не в силах. Страховки на тебя нет, у нас все лимиты на таких, как ты, исчерпаны…»
Вот он и пошёл. А куда? Только в Малиновке и осталась сестра, живущая с мужем да с единственной дочкой. Но когда блудный родственник появился возле ворот сегодняшним утром, муж сестры вышел и кратко заявил: «Переступишь порог – удавлю! Нечего мне сюда заразу приносить! У меня дочь одна. Иди в лес и там умирай!» Знали они о туберкулёзе, испугались, сестра даже не вышла и поесть не предложила. Хотя он и попытался соврать, мол, вылечили меня, здоров я совершенно. «Даже справка есть!..» Не поверили.
– Вот он и пошёл, – повествовала Прасковья далее. – Но не в лес, а к заброшенной от нас третьей усадьбе. Она ведь когда-то его родне принадлежала. Думал, там ляжет в укромном месте да и упокоится, никому не мешая. А тут поднялся на пригорок, глядь – нет усадьбы! Стройка идёт, лечь-то и негде. Вот и стоял он да плакал. А я его сразу узнала, несмотря на страшный вид. Остановила машину, вышла, окликнула: «Боровик! Ты чего?!» – она замолкла и сама чуть не всхлипнула. Затем пару раз резко вдохнула и перешла на скороговорку, словно оправдывалась: – Он так на меня глянул, словно с ума сошёл! Упал на землю, ко мне ползёт и всё прощения просит… Всё клянётся, что никого в жизни больше не любил, как меня, и благодарил, что перед ним явилась перед самой его смертью. Я только потом сообразила, что он меня за твою дочку принял…
Галина с пониманием закивала:
– Ну да, ты сейчас ещё краше, чем она была в таком возрасте. Не удивлюсь, если тебя за богиню принял. Потому у него последние шарики за ролики заехали.
– Что-то типа того… Еле его убедила, что я внучка твоя, Лариса… А когда он это осознал, ну вот так на меня глянул, словно… – она сделала паузу, не в силах подобрать нужного слова. – Словно умирать собрался. Вот почувствовала, что отпущу его руку, и он умрёт. Прямо там, на обочине дороги, упадёт и умрёт. Всё из него вытекло, что с этим миром связывает, буквально всё. Ну и как его было там бросить?.. Еле уговорила сесть в машину, привезла сюда… Сейчас еле уговорила его сидеть на месте и кушать. В дом он идти не хочет…
Замолкла. И только уставилась прямо в глаза Александра Свиридовича. Тот сидел, недовольно кривился, представляя суть невысказанной пока просьбы. Потом всё-таки буркнул:
– Только не предлагай его омолодить…
– А я и не предлагаю! – с честными-пречестными глазами заверила красавица. – Просто ты сам говорил, что тебе нужно проводить полноценные эксперименты «встречного курса» с людьми, которые уже лежат на смертном одре. Так попробуй с Боровиком. Он всё равно уже умер, ему уже на всё наплевать…
– О-о-о-о! – закатил глаза академик, словно впадая в неописуемый ужас. Хотя и старался при этом говорить почти шёпотом: – А как же наша конспирация?! Как же наше великое предназначение? Как же наши попытки изменить будущее всей цивилизации? А? Не мы ли договаривались сидеть как мыши под веником, исподволь готовясь, накапливая знания и аккуратно подталкивая историю в нужном направлении? У меня и так душа болит, что весь смысл моей жизни, мои главные цели я сейчас вынужден таить от человечества. Вынужден скрывать от лучших людей нашего времени, что возможно продолжение их жизни. И они умирают! Ежедневно! И какие люди! Да этот Боровик и тени их не достоин касаться, а ты предлагаешь мне рискнуть ради него всем нашим нынешним положением?