— Все равно спасибо.

— Братья Летающие Ослики? — переспросила Кейт, когда они вернулись на улицу. — Они же из моего времени. Почему ты ими заинтересовался?

— Из-за тебя.

— Из-за меня?

— Конечно. У тебя же были все альбомы этих птичек.

— Ох, верно. Тогда я с ума сходила по лошадям. Они исполнили «Каштановую гриву», я прониклась к ним любовью и накупила все их старые пластинки. Но как ты?..

— Ты так часто гоняла их вещи, что и я стал фаном. Моей любимой птичкой был Джин Кларк. До сих пор люблю его песни. Так что пару недель назад, купив двусторонний лазерный диск, я решил записать всего Джина Кларка. Мне была нужна та версия «Трудной попытки», которую он исполняет с Осликами. Сложность в том, что она была выпущена только в Голландии, на сорок пять оборотов. И когда эта песня была записана в третьем альбоме группы, та распалась.

— Значит, ты охотишься за пластинкой семьдесят первого года, которая никогда не выходила в свет по эту сторону Атлантики. Что-то вроде одержимости, да?

— Это все твоя ошибка. Настойчивое воздействие старшей сестры.

— Bay! Я должна испытывать радость или вину?

— Вину.

— Большое спасибо. То есть, если бы я не… Она не закончила фразу, потому что из-за спины их кто-то окликнул: «Эй!»

Джек повернулся. Перед ним стоял парень в пыльных черных джинсах, в мятой рубашке с длинными рукавами; на вид ему было не больше двадцати.

— Бью без промаха, — сказал он. Джек изумленно уставился на него: —Что?

Парень моргнул, словно выходя из транса.

— Мне нужны деньги.

— Сочувствую, — ответил Джек.

— Этим не отделаешься. — Он вскинул дрожащую руку с открытой опасной бритвой. — И деньги нужны сейчас. — Было видно, что он доведен до крайности.

Джек слышал, как Кейт, захлебнувшись, втянула воздух. Левой рукой задвигая ее себе за спину, правую он сунул под свитер и вытащил «глок» из кобуры на поясе. Оружие он пристроил перед правым бедром, где Кейт не могла его увидеть.

— Слушай, — сказал Джек, — у меня был тяжелый день, очень тяжелый день, и я не в настроении. Поищи где-то еще.

С таким видом, словно он был не в состоянии поверить услышанному, парень размахивал перед собой опасной бритвой.

— Деньги, человече, или я начинаю резать.

— Не стоит даже начинать, приятель, — сказал Джек. — В самом деле не стоит. Потому что все кончится совсем не так, как ты думаешь. — Он приподнял «глок» на несколько дюймов и покачал стволом из стороны в сторону, дабы убедиться, что парень увидел его. — Понимаешь, о чем я говорю? Так что сделай одолжение и иди себе.

Парень скосил глаза на пистолет, снова перевел взгляд на Джека и сделал шаг назад.

— Эй, давай забудем, о'кей?

— Уже забыто, — сказал Джек.

Грабитель развернулся и торопливо исчез. Джек для надежности проводил его взглядом, развернул Кейт лицом к Седьмой улице и повел ее перед собой обратно, на ходу засовывая пистолет за пояс.

— В жизни так не пугалась! — сказала она, глядя через плечо. — Боже мой, Джек, у него же было что-то вроде бритвы и ты… ты просто уговорил убрать ее! Каким образом ты?..

— Думаю, что пусть даже он был грабителем, но, должно быть, оказался из тех, кто в состоянии понимать.

— Понимающий грабитель?

— Естественно. Я объяснил ему, что у меня был тяжелый день, мне искренне не хочется, чтобы ко мне приставали, и он все понял.

— С ума сойти! Никогда не слышала ничего подобного!

— Это случается сплошь и рядом. Ты бы удивилась, узнав, сколько таких, как он, все понимают, если им объяснить.

Кейт без остановки говорила об этой встрече, пока они не добрались до квартиры, где она остановилась, в доме середины двадцатых годов. Джеку стоило только бросить взгляд, и он тут же влюбился в это здание. Его пятиэтажный кирпичный фасад был украшен резными терракотовыми фризами, по два на каждый этаж; один тянулся вдоль крыши, а другой дугами изгибался над окнами, а замковый камень над каждым окном изображал какую-то физиономию — при этом освещении Джек не мог разобрать, человеческую или звериную.

— До чего симпатичное здание! — сказал он. Оно высилось, как блестящий драгоценный камень в откровенно коммерческой мешанине автостоянок, типографий, галерей и деловых заведений по оптовой продаже тканей и ремонту швейной техники.

— Оно называется «Арсли», — сказала Кейт. — На здании нигде нет этого названия, по крайней мере, я его не видела, но те, кто живут в нем, именно так и называют свой дом.

— Я должен включить его в свою коллекцию.

— Ты собираешь здания?

— Только такие симпатичные. А оно просто очень милое.

— Ты все еще говоришь «милые»?

— И никогда не переставал. — Он щелкнул пальцами. — А что, если я возьму тебя на экскурсию по моим симпатичным домам?

— Не знаю, Джеки.

— До того, как ты вернешься в Трентон, Кейт, я хочу еще раз увидеться. И хочу, чтобы Джиа и Вики тоже познакомились с тобой.

Джек отчаянно, до боли в душе не хотел терять связь с Кейт. Он только что нашел ее и не позволит Кейт ускользнуть.

Наконец она улыбнулась:

— О'кей. Думаю, мне это понравится. У тебя есть номер моего сотового. Звони мне.

— Так и сделаю.

Но его радость несколько померкла, когда он вспомнил, что Кейт, возможно, угрожает какая-то опасность. Она почувствовала настолько серьезную угрозу, что обратилась за помощью к совершенно незнакомому человеку. Что-то происходит, куда более серьезное, чем просто странное поведение подруги. Кейт могла сказать, что не нуждается в его помощи, но это не означает, что помощь ей вообще не нужна. И если она ей требуется, то, нравится это ей или нет, он уж позаботится, чтобы она ее получила.

Они коротко обнялись на прощание, и воспоминания о защищавшей его близости вспыхнули в нем.

Черт побери, Кейт — его сестра. И никому не удастся играть какие-то игры с его сестрой. Пока он оберегает ее.

9

— Почему ты следила за мной?

Кейт вздрогнула от звука голоса Жаннет, повернулась и увидела, что та стоит в дальнем конце их небольшой прихожей. Расставшись с Джеком на тротуаре, Кейт предполагала, что ее ждет пустая квартира.

Жаннет была в привычном для себя ночном одеянии — длинной и широкой рубашке, которая спадала с ее худеньких плеч почти до колен длинных стройных загорелых ног. Ее темные, падавшие на плечи волосы были стянуты в короткий хвостик, а в карих глазах стояло укоризненное выражение.