– Я исполню вашу просьбу, – великодушно объявляет свое решение Правитель. – И приму вашу жертву в оплату моей доброй воли.
Маги преклоняют колени, когда в зал входят четверо, чьи тела скрыты от посторонних глаз грубыми длинными платьями. Лица прячутся под капюшонами. Лишь длинные волосы цвета самой темной ночи у первой, раскаленной меди – у второй, морской глади – у третьей и серебристых облаков в самый светлый день – у четвертой выдают в вошедших женщин.
– Пусть ваш мир будет процветать так же щедро, как вы, Прайм Далерион, – говорит один из магов.
Картинка в зеркале искажается.
Боль пронзает запястье, когда женская рука обхватывает его. Одним резким движением она разворачивает меня к себе. Наблюдать за зеркалом, врезанным в стену напротив самого большого из стеллажей библиотеки, становится невозможно.
– Ты не должна была приходить сюда, – говорит она с укором.
Я обиженно потираю покрасневшую руку. Смотрю на стройную женскую фигуру, затянутую в боевую форму ковена магов Альтерры.
– Мама, – говорю ей упрямо.
В этом слове отражается все: обида, боль, просьба позволить.
– Мне пора, – ласково треплет она мои распушенные волосы и целует меня в лоб. – Ты должна пообещать мне, что, пока меня не будет, ты не станешь играть с зеркалом временных отражений. Хорошо, детка?
Мама тепло обнимает мое маленькое хрупкое тело, сильно прижимая к себе. Сильно, как никогда. И маленькая я понимаю, что мама больше не вернется. По щекам катятся слезы. Я не хочу плакать – знаю, она не любит этого.
Мама недовольно поджимает губы и уходит. Одним безжалостным движением она закрывает высокие резные двери прямо перед моим носом, не позволяя следовать за собой.
– Мама, не уходи! Пожалуйста, мама! – кричу я, надеясь, что она услышит.
Бесполезно стучу кулаками по коричневой поверхности дерева, не в силах что-то изменить, и снова плачу.
– Не уходи, мама…
* * *
Проснулась я в районе обеда, все в той же спальне. Сон был странный. И такое ощущение, что не мой. Вдобавок ко всему я проснулась без одежды, хотя точно помнила, что брюки были на мне, да и бюстгальтер я не снимала.
– Вот же мрак… – с грустью и стыдом я осмотрелась вокруг.
Спальня как спальня, наподобие той, где без сознания лежала Вероника, только выдержанная в зеленых и коричневых тонах. Обстоятельства пробуждения заставили напрочь выбросить из головы сон о чьем-то несчастливом детстве. Входная дверь тут же распахнулась, и престарелая Гаада внесла поднос с едой. Женщина приветливо улыбнулась.
– Доброе утро, девочка, – добродушно сказала она.
Немного смутившись, я завернулась в простыню и виновато вгляделась в лицо Гаады.
– А где?..
Я запнулась, не в силах решить, что меня интересует больше: моя одежда или Архан.
– Так мальчик твой, перед тем как нас покинуть, раздел тебя да спать уложил, – с улыбкой ответила женщина.
Она равнодушно налила в кружку кофе из высокого узкого серебряного кувшина. От эпитетов «мальчик» и тем более «твой» смущение переросло в стыд. Но любопытство все равно оказалось сильнее.
– А зачем? – спросила я осторожно.
– Так тебе ж под утро совсем плохо стало. Плакала во сне и звала все кого-то. Мы все так перепугались. Слух у нас, сама знаешь, хороший. Но архимаг не позволил нам лезть. Сам тебя раздел да в ванну с травяным настоем-то и уложил, чтоб тебе полегчало, а то… – все щебетала Гаада, добавляя в кофе сливки. – Не помнишь, что ли?
Я покривилась, пытаясь вспомнить. Не получилось. Я даже обрадовалась: вспоминать, как великий воин всех моих грез омывает спящую меня водичкой из целебной травки, не очень-то и хотелось.
Женщина протянула мне готовый кофе. Я приняла с благодарностью. Сделала глоток.
– Архан вернулся уже?
Гаада негодующе вскинула руки, недоверчиво посмотрела на меня.
– Нет. Так он же только ушел с час назад!
– Да? – растерялась я.
– Да, – передразнила она.
Подвинула ко мне свежие, еще теплые булочки с изюмом. Подождала, пока я возьму одну.
– Я, конечно, не в свое дело лезу, но только ты, девочка, цени. Он от тебя все утро не отходил. Так переживал, что ты горела вся. Думал, плохо тебе. Где ж ты еще такого мужика найдешь? И сильный, и добрый. Несдержанный только – но это ничего, старше станет, так у него это пройдет, – продолжала щебетать оборотень.
Ага, пройдет, как же. Со временем. Он уже пятнадцать с лишним веков такой, как она выразилась, «несдержанный», – сколько же надо, чтобы это прошло?
Я усмехнулась, прикинув, что к тому времени от меня даже праха не останется. Гаада, видимо, расценила это по-другому.
– А правда, что у тебя и жених есть? – заговорщицким тоном спросила она.
Я посмотрела на нее с великой тоской и подумала, что когда встречу болтунов, обязательно возьму их на практикумы к некромантам. И с Яра́ей познакомлю, пока Авроры нет. Чтобы она не мешала зверюшке обедать.
– И муж еще, – со вздохом ответила я, откусывая от булочки. – А Тимур здесь или тоже ушел?
В дверь настойчиво постучали. Гаада тяжело вздохнула, поднялась с кровати.
– Ну и нравы пошли, – проворчала она.
Моя собеседница вышла за дверь, но тут же вернулась с дорожной сумкой в руках. Рассеянно улыбаясь, она поставила сумку около кровати. Призадумалась на минуту, а затем, словно борясь сама с собой, нехотя сказала:
– Там, девочка, говорят, супруг твой приехал, – ее лицо помрачнело. – Видимо, не зря говорят: помяни черта… Вот, передал тебе кое-что. Сказал, вернется через час за тобой. – Гаада снова призадумалась, помрачнела еще сильней. – Ты бы, девонька, уж не морочила бы головы, а то что кровосос, что маги, – они ведь тоже мужики как-никак.
Это кто еще кому голову морочит!
Но вслух я ничего не ответила, заканчивая завтрак под укоризненным взглядом Гаады.
Ровно через час, приняв душ и переодевшись в зеленую шелковую блузку, широкие серые брюки и замшевые ботильоны, найденные в сумке, я вышла из комнаты. В коридоре меня ждал молодой оборотень Дерек, благодаря блестящей идее которого я и провела ночь так бурно.
Моим первым порывом было придушить зарвавшегося юнца, но, с другой стороны, я была в какой-то степени благодарна Дереку за то, что он помог мне окончательно справиться с терзаниями сердца, – поэтому я просто поздоровалась.
– Добрый день, малыш.
На лице парня проявилось абсолютное счастье – видимо, он думал о том же.