— Пойду в душ. Я вся чешусь уже, и когда ещё придётся помыться.
Девушка встала, Ир нехотя отпустил её и кивнул. Надя, как обычно, чувствовала наперед. Ещё не проявили себя все факты и события, но у неё уже было необъяснимо стойкое чувство происходящего.
— А я приготовлю омлет, — сказал Ир. — У старухи вроде завалялись порошок и, представляешь, два яйца в холодильнике. И откуда она их притащила? Сто лет цельных яиц нигде нет.
— Наверное, у неё кто-нибудь из фермеров в родственниках.
— А-а, точно. Она перед всеобщим исходом говорила, что хочет податься к ним. — Ир помолчал и добавил. — С собой надо что-нибудь завернуть, сейчас пороюсь в припасах. Ты будешь омлет?
— Да, милый, — Надя достала из старого комода чистое белое полотенце.
Ир откинулся на скрипящей кровати и достал свой «палыч» из-под огромной старой бесформенной подушки, пропахшей вязким запахом старушечьего жилья. Не слишком разумно было бы применить это в случае опасности в малогабаритной квартире, но по-другому Ирбис не мог, а так хотя бы получалось заснуть. Он сунул мощное оружие в кобуру и встал.
— Ты права. Вряд ли мы сюда вернёмся, — произнёс он тихо, помолчал и добавил громче: — Надо найти Волка. Они должны быть на севере, остальные уже ушли.
Надя молча кивнула и зажгла полимерную свечу на блюдце, что стояло на комоде. Она взяла этот слабый, но надёжный, проверенный тысячелетиями светильник, сделанный, правда, из вполне себе современных материалов, и направилась в коридор, к ванной своей привычной бесшумной и скользящей походкой, которую так любил Ир. Электричества в городе не было, за исключением автономного уличного освещения на дневных батареях, так как основная электростанция неделю как была на территории пятнашек. Тогда в городе и началась паника, как это обычно бывает. Всё-таки удивительно, — подумалось ему, — что в Ромове так гладко прошла эвакуация.
Спустя минуту в душе нехотя зашумела вода. Значит город ещё не захвачен, машинально подумал Ирбис, рассеянно глядя на «палыч» и автолебёдку, которые лежали на стуле поверх аккуратно сложенной Надиной одежды. Главные и незаменимые атрибуты смотрящего. Он снова подумал про свет и про воду и который раз включил в задачнике запись доклада одного яйцеголового, профессора каких-то там наук С. А. Незаурядова. Доклад Ир с другими смотрящими слушал на последней Встрече. Смотрящий снова и снова вслушивался в запись, всё силился найти хоть какую-нибудь зацепку для понимания происходящего…
«…Когда перевес амиттоморфов, а значит — и феноморфов, в городе становится очевидным, — ведь трудно не заметить эту лавину, — практически моментально перестает работать всё или почти всё. В первую очередь начинается энергокризис. Везде, где техника нуждается хотя бы в минимальном контроле человека, начинает отказывать оборудование. Есть, конечно и исключения: ещё функционируют несколько полностью автономных автоматизированных АЭС — в Сосновом Бору под Святым Питером и в Курске. Но и там рано или поздно закончится обогащенное топливо на роботизированных складах или, что гораздо хуже, начнётся неконтролируемая реакция. К слову сказать, снимки из космоса показывают, что в Святом Питере по ночам работает автоматическое уличное освещение. Но в общем и целом инфраструктура, созданная человечеством практически необратимо разрушается. Транспорт, всякого рода коммуникации, требующие неустанного внимания — они отказывают всегда в первую очередь. Службы быта, больницы, магазины, институты и прочие учреждения как будто кто-то выключает общим рубильником с нескрываемым облегчением. Феноморфы или, как вы их называете… серые? Да, точно… Так вот, серые неспособны вести привычную обычным людям жизнь. После внедрения происходит странная стремительная деградация и остаётся только рабское тупое подчинение подавляющей волю силе своих таинственных прокураторов, то есть, менеджеров… м-м, управляющих… на вашем жаргоне — верховодов. Но об этих существах разговор особый, к ним вернёмся позже. Поначалу, первые несколько часов или минут, свежеиспечённый феноморф ведет себя очень странно, дёргается, плачет, кричит, как ребенок, бесцельно ходит в разные стороны. Потом как-будто успокаивается и… начинает помогать хозяевам. Что происходит дальше, никто пока не знает. Феноморфы бесследно исчезают в подземельях. Ну, это вы и без меня знаете. Характерная черта фено… серых — полная потеря способности к человеческим взаимоотношениям. Некоторые мои коллеги считают, что происходит необратимая деградация, или разрушение, личности. Я с этим утверждением не вполне согласен, но пока у меня нет достаточного количества фактических данных и подопытного материала… Ну, не будем сейчас об этом.
Теперь о прокураторах — «главарях», «верховодах». О них мы знаем удивительно мало, ещё меньше, чем о амиттоморфах… простите, я обещал использовать вашу терминологию — о пятнашках. Итак, верховодов почти никто и никогда не видел. Некоторые смотрящие рассказывали, что случайно натыкались на них в глубоких рейдах в спорные территории или, при стремительном наступлении пятнашек, вдруг оказывались рядом с ними, прячась в какой-нибудь дыре. Отсюда мы можем сделать вывод, что захватчикам подвластна некая форма удалённого манипулирования с ограниченным радиусом действия, работающая по неизвестным нам пока законам. Вот, здесь у меня выписка из отчета одного из редких выживших смотрящих при подобной встрече: «…считаю, что поможет только немедленное бегство или разве что самоподрыв вместе с объектом. Иначе мозг начинает кипеть буквально через минуту, кипит он тоже буквально. Сандро истошно закричал, упал и умер в страшных мучениях. У него из ушей, рта и носа что-то потекло. Мне повезло… Он стоял между мною и тварью, и когда он упал, я успел швырнуть гэшку и драпануть со всех ног. Какая-то немыслимая сила идет от этих рептилий…» Таким образом, мы видим, что на людей они тоже могут воздействовать, правда, лишь в зоне прямой видимости. А вот на амитто… простите, пятнашек и серых — на огромных расстояниях. По сути, те являются для них глазами, ушами и руками. Сражаясь с рабами управляющих, вы, смотрящие, бьётесь с верховодами. Но даже это мы узнали много позже, спустя годы, безвозвратно потерянные для миллионов годы…»
Ир тяжело вздохнул, размешивая в подсоленной воде порошок для омлета. Сковорода уютно, по-домашнему, скворчала остатками бабкиного рафинированного масла из грязной липкой бутылки, греясь на последних трубных выдохах природного газа, слабыми толчками бросавших голубые язычки на её дно.
— Где же вы раньше были со своими выкладками.
Ему на ум снова пришли неприятные воспоминания первых месяцев Нашествия. Сначала всё было как в любой необъявленной войне. Страх от неизвестности, боль от потери близких, чувство безнадёжности от незнания что делать и куда бежать. Просто физическая боль от того, что тебя облепляют, превращают в биомассу, готовую жрать землю. Потому что, говорят, в ней — пища для киселя, который тебя пропитал. Выживали только физически крепкие, достаточно здоровые, чтобы стать рабами. Такой вот естественный отбор. Слабые и больные долго и мучительно умирали прямо на улицах, и им никто не мог помочь, даже если и хотел. Легче было детям. Они умирали почти сразу, не выдерживая убийственной встряски организма от всепоглощающего вторжения жидкого чужеродного тела. Люди вокруг в одночасье становились словно какие-то марионетки, прозрачные тени по ночам мелькали тысячами, десятками, сотнями тысяч. К концу одного не самого прекрасного дня вдруг в мирно живущем своей привычной жизнью городе начиналось безумие. Большинство жителей хотя бы раз за день пользовалось подземкой. Тех, кто спускались туда, там уже ждали. Кто не спускался, почувствовав неладное, за теми охотились наверху, в темноте ночи, а также в вечёрних и предрассветных сумерках. Начиналась паника, но негде было спрятаться людям от страшного, невидимого, непонятного, и от того ещё более ужасного врага. И главное, никто не знал, зачем всё это? И никто никому ничего не объяснял.