— Слушай, какого черта... — Вдруг он заметил кровь на рубашке спереди. — Боже мой! Что случилось?
Чарли ошеломленно уставился на него:
— Ты чего это, брат?
Он стал подниматься, но Лайл не позволил.
— Не шевелись! Ты ранен!
Чарли опустил глаза на блестевшее пятно на рубашке, вновь посмотрел на Лайла. В глазах виден страх.
— Стой, в чем...
Лайл старался не терять голову. Что-то ужасное произошло с младшим братцем. Они так близки, а теперь...
Он хотел побежать к телефону, вызвать «скорую», но боялся бросить Чарли. Надо, наверно, — обязательно необходимо — прямо сейчас что-то сделать, чтобы он дожил до приезда «скорой».
— Сними рубашку, посмотрим. Может, дело не так уж и плохо.
— Лайл, да что с тобой?
Не хотелось осматривать рану. Если даже она вдвое легче, чем кажется, все равно страшно. Он вздернул рубашку...
И широко разинул рот.
Кожа на груди нетронута, без каких-либо признаков раны. Лайл упал на колени, дотронулся до груди...
— Что за чертовщина?
Откуда кровь? Он снова схватил рубашку и задохнулся от изумления, видя, что она абсолютно чистая, сухая, белоснежная, словно только что после стирки и сушки.
— Лайл! — проговорил Чарли, глядя на него другим взглядом, хотя тоже испуганным. — Что творится? Это сон? Помню, лег в постель, а теперь на полу валяюсь...
— Ты на пианино играл. — Лайл с трудом встал на ноги, помог брату подняться. — Не помнишь?
— Иди ты! Я же не умею...
— И все-таки играл. Довольно прилично.
— Как это?
— Хотелось бы знать, черт возьми.
Чарли схватил его за руку:
— Слушай, может, трещина в подвале немножечко открывается в преисподнюю... Или в этот дом всегда пробирается преисподняя, если вспомнить, что тут за все время творилось. Что в это ни было, оно нас хочет достать...
Только Лайл открыл рот, чтоб велеть ему не молоть чепухи, как замок на входной двери сам по себе открылся щелчком, створка настежь распахнулась.
Джиа после завтрака мыла посуду. Обычно ее это не угнетало, а сегодня, когда она соскабливала со дна сковородки остатки омлета, и без того ненадежный желудок совсем взбунтовался. Омлет предназначался для Джека. Решив приготовить завтрак «по умолчанию», она взяла яйца, взбила, добавила истолченный соевый бекон. Он не спросил, настоящий ли это бекон, а она не сказала. Не стал бы возражать — ел практически все. Иногда, испытывая склонность к мясу, недовольно ворчал по поводу слишком большого количества овощей на тарелке, но все равно очищал ее полностью. Хороший мальчик. Ему никогда не приходится напоминать о голодающих китайских детях.
Сообщив о назначенной на утро встрече с новым заказчиком — который никак не может ждать до понедельника, — Джек побрел в маленькую библиотеку городского особняка, чтобы убить оставшееся до свидания время.
— Не пора ли немножечко перекусить? — спросил он, вернувшись.
Джиа с улыбкой подняла голову:
— Ты же завтракал час назад.
Он потер живот.
— Знаю, еще-е-е хочу.
— Рогалик остался, будешь?
— Супер-пупер.
— Сразу видно, начитался Викиных комиксов.
— А как же.
— Если перестанешь клянчить, сделаю тебе тост.
Джек сел к столу.
— Как мне уйти после такой недели?.. Кому будет плохо, если я останусь?
Ох, нет. Снова вечная тема для спора — жить вместе или не жить.
Джек голосовал за и с конца прошлого года оказывал на Джиа мягкое, но настойчивое давление. Ему хочется играть более важную роль в жизни Вики, стать ей отцом, каким настоящий отец никогда не был.
— Всем будет очень хорошо, — ответила она. — Сразу после женитьбы.
Он вздохнул:
— Ты же знаешь, если в я мог, женился бы на тебе в следующую секунду...
— Но не можешь. Потому что мужчина, которого официально не существует, не может подать заявление о вступлении в брак.
— Неужели клочок бумаги имеет такое значение?
— Мы все это не раз уже обсуждали, Джек. Клочок бумаги не имел бы никакого значения, не будь я матерью Вики. А я мать. А мамочка Вики не будет сожительствовать ни с возлюбленным, ни с бойфрендом, или как они там теперь называются.
Старомодные правила. Джиа охотно это признает и нисколько не переживает по этому поводу. Моральные ценности для нее не флюгер, меняющий направление при каждом повороте общественного мнения, а непоколебимая скала, на которой она выросла и которая до сих пор служит твердой опорой. С ними ей хорошо и надежно. Она не стремится кому-нибудь их навязывать, а с другой стороны, не желает, чтоб кто-то указывал, как ей воспитывать собственного ребенка.
Она верит в воспитание на личном примере. Оно безусловно должно быть практическим, с соблюдением общепринятых правил и ограничений, но и с учетом собственных принципов. Ни в коем случае нельзя требовать: «делай, как я говорю, а не как сама делаю». Если хочется, чтоб дочь была правдивой, мать никогда не должна лгать. Если хочется, чтоб Вики была честной, Джиа никогда не должна жульничать.
Идеальный случай представился на прошлой неделе, когда они с Вики зашли в винный магазин. Зная, что в отсутствие дочки Джек будет гораздо чаще являться, Джиа взяла упаковку пива и пару бутылок вина. На выходе Вики шепнула, что сканер в кассе не пробил одну бутылку. Джиа заглянула в чек, и конечно же востроглазая мисс оказалась права. Она сразу вернулась, объяснила, в чем дело, заплатив за вторую бутылку. Кассир был потрясен, менеджер собрался вручить ей бутылку бесплатно, стоявшие в очереди покупателей таращились на нее, словно спрашивая: «С какой ты планеты?»
— Почему ты просто не взяла бутылку, мам? — поинтересовалась Вики.
— Потому что она не моя.
— Да никто же не знал!
— Ты знала. Потом мне сказала, я тоже узнала. Унести ее с собой после этого значило бы стать воровкой. А я не хочу быть воровкой.
Вики кивнула, соглашаясь с очевидной истиной, и принялась рассказывать о попавшейся ей вчера на глаза мертвой птичке.
Но чтобы она жила так, как хочется матери, приходится идти на жертвы. Поэтому нельзя переехать к Джеку, нельзя ему позволить к ним переехать. Когда шестнадцатилетняя Вики попросит разрешения поселить одного дружка в своей комнате, можно будет сказать «нет», честно глядя в глаза дочери.
Как объяснить ей свою любовь к Джеку? Джиа себе-то объяснить не может. Он плюет на все правила, показывает кукиш основным общественным принципам и законам и все-таки... остается самым порядочным, высоконравственным и правдивым мужчиной, который ей встретился после отъезда из Айовы.