— Ты же не всесилен.
— Я должен был положить этому конец! — Изгородь пошатнулась. — И ничего не сделал! В моих силах было остановить это безумие, но я сидел сложа руки. И этот грех теперь навеки на моей совести.
Взгляд Эннилин метался из стороны в сторону. Ограда под его руками ходила ходуном, и ей представилось, что еще немного — и стойки вырвутся из земли.
— Бен, не стоит винить…
— Откуда тебе знать? — Повернувшись, он схватил собеседницу за плечи, чем сильно ошарашил ее. — Я всех подвел. Ты хоть знаешь, сколь многие за это поплатились? И сколь многие платят до сих пор?
— Одного я знаю, — ответила она.
Бен отпустил ее. Его руки в бессилии опустились.
Ей еще не приходилось видеть в глазах других людей такую боль. Что он пережил? Через что прошел? Что, по его собственному разумению, натворил? Каждый день, что она с ним знакома, рождались и разбивались в прах новые догадки о его прошлом. Эннилин попыталась перебрать их все. Трагедия постигла его близких? Он был солдатом, чей поступок стоил жизни целому взводу? Управленцем, чья халатность привела к краху корпорации?
Ее мысли перескакивали с мелких промашек к неправдоподобным трагедиям, и в конце концов она решила, что это не так уж важно. Боль есть боль. Пусть даже Бен причинил кому-то страдания в прошлом, теперь его поведение не представляло угрозы. Ну, разве что собственному счастью.
Все инстинкты твердили: обними его. Но что-то удержало ее.
И она его не обняла.
— Бен, кажется, я поняла. Ты здесь ради того, чтобы искупить вину. Быть может, ради чего-то еще — я не знаю. Но искупление — одна из очевидных причин. Может, тебе станет легче, если ты выговоришься…
Бен покачал головой:
— Нет, не станет. — Бросив взгляд на заходящие солнца, он глубоко вздохнул и распрямился. — Извини. Мы приятно провели время, за что я тебе очень благодарен, но тебе лучше бы успеть домой засветло.
Он повернулся к дому; прежняя сдержанность вернулась. На краткий миг Эннилин пробила его стену самообладания — в этом она была уверена на все сто. Но не сомневалась она и в том, что большего не добьется. Точно не сегодня.
Опустив руки, Эннилин подошла к лендспидеру, на боках которого отражались алые закатные лучи. Она в последний раз оглянулась на Бена.
— Хорошо, — проговорила она. — Я не буду прятаться у тебя под дверью, дожидаясь, когда ты мне все выложишь. Ты расскажешь мне сам, когда придет время.
Отшельник застыл на месте и меланхолично посмотрел на закат:
— Времени у меня хоть отбавляй.
— У меня тоже, — кивнула Эннилин, скользнув в кресло водителя. — Я никуда отсюда не денусь. — Она завела двигатель. — Слышишь меня, Бен? Я никуда отсюда не денусь. И когда ты будешь готов… сам ведь знаешь, что гласит вывеска.
Она скрылась в сумраке, оставив Бена в раздумьях. Полагая, что он отлично понял смысл ее слов.
«В Даннаровом наделе найдется все».
МЕДИТАЦИЯ
Эннилин.
Похоже, тут наметилась проблема. Для нее — а значит, и для меня.
Я знаю, о чем вы сейчас думаете. Я уже проходил эту проверку — и видел, к чему приводит близость. Давным-давно, с Сири Тачи… вы и сами тогда были рядом.
А потом еще Сатин… Я поклялся, что никогда больше не подвергну никого такому риску.
В том-то и дело: я больше не витающий в облаках падаван. Я понимаю, что узы любви могут выйти нам боком. Природа наших обязанностей такова, что мы подвергаем близких опасности. Хуже того, мы становимся одержимы ими и тщимся всеми силами их защитить.
Признаюсь, порой мне кажется, что джедаи погрязли в самообмане. Не каждый из нас Энакин. И если самая простая забота о близком человеке — в особенности таком добром и отзывчивом, как Падме, — деструктивна по своей природе, то надо признать, что у Силы весьма своеобразный взгляд на добро и зло. Вы сами говорили мне, что джедаи не всегда были противниками близких отношений. И только представьте на минуту: семьи, могущественные в Силе. Понимает ли Сила, чего от нас хочет?
Впрочем, неважно. Главное, что понимаю я сам. Я могу отказаться от любви. Я уже проходил через это. Но я оказался не готов отказаться от того, что получил взамен.
От нашего сообщества.
Я прожил в Ордене джедаев целую жизнь. Да, он был организацией с определенными задачами — но для меня еще и семьей. Я сам так и говорил: Энакин — мой брат. У меня было много братьев и сестер. А также отцов и матерей. И даже один маленький зеленый чудаковатый дядюшка.
У меня больше нет этого дома. Нет семьи.
Почти все мои друзья мертвы.
Я только сейчас понял, насколько кошмарна эта мысль. Она резанула мне по сердцу. Почти все, кого я знал, мертвы. Погублены злобой ситхов.
Орден джедаев всю жизнь был мне опорой, и я не представляю, как буду жить без него. Каково это — быть джедаем-одиночкой?
Вы пытались объяснить мне это, и даже не раз. Вспоминаю ваши рассказы о джедаях, живших вне Ордена, но продолжавших следовать Кодексу. Керра Холт — та, что жила в эпоху Бейна, вдали от Республики. И этот полуджедай, как бишь его? Зейн как-его-там? Зейн Керрик. Он не был членом Ордена, но совершал добрые дела — пусть и сам по себе. Он полагался на своих друзей, и для этого ему совсем не требовалась официальная санкция Совета.
Быть может, и я смогу последовать его примеру. Мне не возродить Орден джедаев, но я по-прежнему смогу помогать другим, как делали рыцари Ордена. Буду сопротивляться Императору — пусть не буквально, но по духу.
Начав, быть может, с Эннилин и Даннарова надела…
Нет. Так я буду следовать только Живой Силе — занимать мысли только настоящим, не думать о будущем, о далеко идущих последствиях, о судьбах государства и общества. Джедай должен заботиться и о малом, и о великом. Я должен. Особенно сейчас, когда больше никого не осталось.
Но все же Эннилин…
Постойте.
Я вдруг кое-что понял.
Мы договорим позже.
Окуляры маски тускена сужают поле зрения, но сосредотачивают взгляд на главном. Спустя несколько часов после захода солнц на обширном ранчо к юго-западу от оазиса можно было разглядеть много интересного.