Нацистский антисемитизм был доведением европейского антисемитизма до абсурда — факт рождения перешел в факт чистоты крови, а нечистая кровь означала неизлечимую болезнь. До сих пор европейцы так и не могут воспринимать приезжих как своих. Мусульмане в Европе сейчас имеют примерно такие же ощущения, какие веками имели евреи. Европа справится с приезжими, если их будет не слишком много. Но в прошлом она не выдержала массового переселения «ост-юден» [66] , евреев с востока, которые в девятнадцатом веке в больших количествах пришли в Европу. Точно так же она не выдерживает натиск волн мусульманских переселенцев, которые пошли по пути тех евреев в последние годы и десятилетия. Это не является проблемой богатых европейцев, которые могут изолировать себя от низших классов любого рода. Это — серьезная проблема для низшего среднего класса и для малообеспеченных слоев коренного населения, которым невозможно просто игнорировать присутствие чужаков рядом с собой и которые испытывают чувство негодования от давления, которое эти чужаки оказывают на их повседневную жизнь. Именно в этих местах возникает серьезная общественная напряженность. Мультикультурализм предполагает, что дискуссия между приезжими и местными должна выйти на некоторый общественно признанный уровень. Но радикальные культурные различия ощущаются большинством европейцев, чувствующих себя незащищенными от чужаков, в то время как либеральные законы, направленные на защиту идентичности и прав на сохранение различий, принимаются в основном теми, кто, скорее всего, вряд ли ощутит воздействие этих различий непосредственно на примере своей личной жизни.
Более откровенно о европейском взгляде на описываемую проблему говорится в экспозиции Городского музея Трира в Германии. Там присутствует небольшая секция, посвященная космополитическому характеру города и показывающая, как много различных национальностей вмещал он в себя. В одном небольшом шкафу собраны артефакты из жизни евреев и мусульман. Присутствие русских или итальянцев в Трире — это одно, им в музее отводятся отдельные места. Но для музейного куратора влияние евреев и мусульман на городскую жизнь имеет общие черты, я уверен, что это было сделано не злонамеренно. Трир — католический город с глубоко религиозным населением, значительно более религиозным, чем в других частях Германии. Постеры на стенах домов и окнах рассказывают о религиозных событиях и праздниках. Вполне справедливо Трир считает, что евреи и мусульмане не являются христианами, это — общее их свойство, которое разделяет их со всеми остальными национальными и этническими группами космополитического города. То, что евреи и мусульмане жили тут в разные времена, что у них была совершенно различная судьба, не является первичным признаком, по которым разделена экспозиция.
Современная Европа становится все более светской. Регулярное посещение храмов различных религий и верований становится редким явлением во всех странах. Опросы показывают, что европейцы относятся к религии все более или более индифферентно, иногда даже враждебно. Перед Второй мировой войной евреи были частью этого секуляризма, это не является более предметом какого-либо спора. Мусульмане, напротив, очень религиозны. Возможно, такое утверждение не носит универсальный характер, но оно истинно в достаточной мере, чтобы считать мусульманские общины в какой-то мере оппозицией секуляризации Европы. Франция, например, запретила ношение хиджаба мусульманскими женщинами в общественных местах. Запрет объяснялся мерами безопасности, но мусульмане восприняли это как попытку контроля за публичным выражением своей религиозной принадлежности.
Проблема мусульманской миграции не сводится только к волнам переселенцев на север через Средиземное море. В Великобританию прибывают пакистанцы, в Голландию — индонезийцы. Жителям бывших европейских колоний было дано право эмигрировать в бывшую метрополию сразу после получения колониями независимости. Это означает, что те европейские страны, которые ранее имели колониальные империи, подвержены специфическим типам миграции в дополнение к чисто экономической миграции, которую в свое время поощряла Германия.
Суммируя все сказанное, можно утверждать, что в последние годы европейские общества претерпели значительные изменения своего внутреннего устройства. Открытая дифференциация населения по культурным и религиозным признакам, которая отчетливо проявляется в одежде и манере поведения, привела к серьезной дестабилизации отдельных городов и даже стран. Причем степень дестабилизации даже непропорционально велика, если учесть количество переселенцев. Иммигранты требовались во время послевоенного восстановления и экспансии. Но практика показала, что они в большинстве своем не интегрировались в общество. Во-первых, сами эти общества были не готовы принять их в свои ряды. А во-вторых, мусульмане хотели остаться обособленными группами для сохранения своей культуры и образа жизни. Они приехали в Европу ради денег, на заработки, но не для того, чтобы изменить свою жизнь. Им требовалась работа, а не участие в жизни общества.
Два фактора усугубляют проблему. Первым является терроризм. Европа не испытала террористических атак, сравнимых по масштабу с одиннадцатым сентября, но крупные теракты в Британии и Испании имели место. Нельзя забывать и прецедент с датским карикатуристом, чьи изображения пророка Мухаммеда в 2006 году были восприняты как оскорбление всей религии. На него совершались покушения, проходили многотысячные демонстрации против него и т. п. В некоторых странах появилось и начало шириться ощущение того, что рост мусульманских диаспор в них требует пересмотра базисных принципов свободы самовыражения, характерных для культур этих стран. Премьер-министр Дании Расмуссен назвал все это самым опасным кризисом, с которым страна столкнулась после окончания Второй мировой войны. Скорее всего, это было преувеличением, но четко отразило уровень обеспокоенности в то время.
Вторым фактором стал финансовый кризис. До 2008 года Европа нуждалась в рабочих руках, поэтому была готова терпеть постоянные «эксцентричные» выходки иммигрантов. Низкая безработица означала, что хоть европейцы и ощущали угрозу своей культуре, исходящую от мигрантов, но с точки зрения своего материально-экономического положения особых рисков не наблюдалось. После того как разразился кризис и в разы выросла безработица, мусульмане стали представлять не только культурную, но и экономическую угрозу коренному населению. Это привело к резкому росту антиисламских настроений, особенно в странах с самой большой концентрацией мусульман хотя бы в их отдельных областях. И, что самое главное, — в странах, которые оказались затронуты кризисом в большей степени и испытывали наибольшие экономические трудности. Далеко не всегда и не везде эти настроения принимали расистскую окраску, но они явно создавали общественную напряженность.
В то время как антиисламские настроения распространялись по Европе, антиевропейские чувства появлялись в мусульманских общинах. По Парижу прокатились массовые беспорядки французских мусульман в знак протеста против того, как с ними обращаются. Их причина носила социальный характер: напряженность в обществе из-за большого числа иностранцев, неважно, имеющих ли местное гражданство или нет — они все чужаки. В странах же Южной Европы антииммигрантские и антиисламские настроения наложились на более тяжелые (чем в североевропейских странах) последствия социально-экономического кризиса, что только усугубило все кризисные явления. Население Марселя и Барселоны почти на одну треть состоит из мусульман. Конечно, это крайние случаи, но одновременно эти города находятся в тех регионах, по которым экономический спад ударил больнее всего. По мере ликвидации все большего числа рабочих мест коренное местное население во все большей мере ощущало, что «чужаки» отнимают у них работу, а это неминуемо усиливало социальную напряженность. Весьма значительная мусульманская диаспора в Германии, где безработица находится на уровне 6 %, вызывает совершенно другие проблемы, чем в Барселоне, где более 20 % населения не имеют работы.