– Ну что вы, Серж. Я отношусь к вам с уважением – и не только потому, что вы муж Катрин.
– Неужели?
– Зря иронизируете, – спокойно продолжил Джош. – Вы спасаете людей, вы прекрасный врач, но самое главное – вы настоящий боец, и это достойно уважения, – он сделал паузу. – Но, клянусь, сейчас вы занимаетесь не тем.
– По-моему, вам пора, – сухо отозвался Булгаков. – Вы делаете свое дело, я – свое.
Нантвич помрачнел:
– Ну что же, Серж… Как знаете. Мне жаль, правда. А мы могли бы быть друзьями, – добавил он, берясь за ручку двери.
Булгаков упрямо покачал головой. Не сегодня, не сейчас. При других обстоятельствах. В другой жизни.
Для Катрин время словно застыло, дни походили один на другой, повторяясь с томительной монотонностью. Каждое утро начиналось с того, что Катрин срывалась с постели и неслась в ванную, где ее выворачивало наизнанку. Потом она с облегчением чистила зубы и шла готовить Сергею завтрак, попутно выпивая литровую чашку кофе – пока муж не видит. Она будила его, кормила и провожала – непонятно куда, непонятно зачем… Булгаков уходил, и она оставалась одна – совсем как в Лондоне, где она изнывала от скуки.
Один раз Катрин выбралась в женскую консультацию, где встала на учет и сделала УЗИ. Сергей настоял на том, чтобы поехать с ней, и долго приставал к врачу с профессиональными вопросами, пока пожилая гинекологиня не взмолилась: «Коллега! Папаша! У вашей жены все нормально! Езжайте уже домой!» И только после этого он, гордый и довольный, покинул консультацию. В остальном – все дни были как близнецы – даже выходные ничем не отличались от будней… Несколько раз Катрин бралась за мобильник, чтобы позвонить Анне, но так и не решилась. С одной стороны, она мучилась неизвестностью, а с другой – страшилась узнать об истинном положении дел. Оставалось только ждать. Что она и делала.
И вот однажды, не выдержав сидения в четырех стенах, Катрин еле дождалась, когда за Сергеем захлопнется дверь. Она выскочила из дома как ошпаренная, прыгнула в машину и завела двигатель. Стосковавшийся по хозяйке фордик радостно заурчал и рванул вперед…
…Торговый центр Катрин покидала с двумя тяжелыми сумками в руках. Тележку она бросила еще на кассе, так как полы длинного светлого пальто пачкались об ее колеса. Булгаков придет в ярость, подумала Катрин, если узнает, что она ослушалась его в очередной раз и вышла из дома одна, да еще таскала тяжести. Но дома в холодильнике совсем пусто. А он придет вечером голодный и уставший. Конечно, скажет, что перекусил по дороге, но если поставить перед ним отбивную с жареной картошкой, то и отбивной, и картошке придет конец очень быстро. Тем более, не до дома же эту тяжесть тащить – и она с облегчением поставила сумки в багажник.
Она села в машину и повернула ключ зажигания.
– Здравствуй, Катрин, – услышала она голос за спиной и взвизгнула – так испугалась. В зеркало заднего вида она увидела лукаво прищуренные светло-голубые глаза.
– Опять ты! – с досадой воскликнула она. – Зачем явился?
– Ты как всегда мне не рада, – констатировал Олег.
– С ума спятил! – воскликнула Катрин. – Ты знаешь, что за тобой идет охота?
– Как мило, – хмыкнул он. – Заняться им нечем. И кто ж на меня охотится? Твой благоверный? По-моему, ему пора вернуться в Лондон. Студенты по нему соскучились. И пациенты дохнут.
Катрин крепко сжала губы, боясь сболтнуть лишнее. Олег пытался ее спровоцировать – она это понимала.
– Значит, я угадал, – Олег чуть улыбнулся, но потом улыбка исчезла. – Нет, дорогая, я вовсе не угадал. Я это знаю. Булгаков действительно на меня охотится. Ловит на живца.
– На живца? – Катрин смешалась. – Что это значит?
– Какая ты наивная, Катрин, – в голосе Рыкова звучала нескрываемая насмешка. – Ты до сих пор не поняла? Он же пользуется Орловым, как наживкой.
Катрин ахнула:
– Этого не может быть. Ты лжешь!
– Неважно, – отмахнулся Олег. – Метод не важен, важен сам факт, что он на меня охотится. Можешь не верещать.
– Я тебе не верю!
– От этого мало что изменится. Пытается поймать. И не он один.
– А кто еще? – Катрин, не оборачиваясь, продолжала смотреть в зеркало, и во взгляде ее все еще тлела злость.
– О, масса народа! Всем нужен Олег Рыков! Как это, однако, тешит самолюбие, – засмеялся он.
Его ерничанье странным образом укротило гнев Катрин, а он продолжал:
– Меня ищет московская полиция во главе с другом вашей семьи Глинским – что там, кстати, этот идиот вообразил, будто это я напал на Аликс? Кретин.
– А это не ты? – огрызнулась Катрин. – Кто бы мог подумать!
Лицо Олега внезапно окаменело, и его глаза – единственное, что видела Катрин в зеркале – превратились в две холодные льдинки.
– Аликс – моя сестра и мать моего сына. Так уж вышло. Я никогда бы не причинил ей зла. Несмотря на то, что она живет с этим полицаем. Впрочем, я благодарен ему за заботу о ней.
– Тогда кто на нее напал? – спросила Катрин, пораженная болью, прозвучавшей в его голосе. – Ты знаешь?
– Знаю, – кивнул Олег. – Правда, у меня нет доказательств.
– А тебе нужны доказательства? – Катрин удивленно подняла бровь. – По-моему, не в твоем стиле заморачиваться на подобные пустяки.
– Твоя ирония неуместна, – отрезал он. – Аликс – особый случай. Мне, собственно, действительно не нужны доказательства. У меня уже есть признание.
– Чье признание? – она внимательно смотрела в зеркало.
– Придержи коней, принцесса. Все в свое время.
– А оно у тебя есть – время? – спросила она. – Вот сцапает тебя Виктор…
– Да ладно, – отмахнулся Олег. – Ему меня не поймать. Кишка тонка.
– А кому тебя поймать? – ядовито спросила Катрин. – Кому так повезет?
– Никому, – презрительно уронил он. – Пока не научатся видеть, а не пялиться в пустоту.
– Что это значит? – спросила она, но Олег бросил взгляд на часы – дорогущий Longines: – Поехали. Нам надо съездить в одно место.
Катрин не пошевелилась.
– Я никуда не поеду.
– Как же так? – искренне удивился Олег. – Ты сказала, что готова ко всему. Вот я и говорю – поехали. Это недалеко.
– Зачем? – прошептала она, закрывая глаза. Ей стало страшно – как в коттедже композиторской вдовы, когда он готовился к ее казни.
– Увидишь, – сухо сказал он. – Я тебе кое-что покажу. Если захочешь, заберешь это «кое-что» с собой, а не захочешь – бросишь там же. Я не обижусь. Это, считай, мой тебе подарок.
– Что-то меня в дрожь бросает при мысли о твоих подарках, – буркнула Катрин.
Рыков хохотнул: – Ты будешь приятно поражена! Не ерепенься, поехали.