– Доставай, – приказал он. Анна медленно, как будто все еще сомневаясь, вынула из сейфа контейнер. Она поставила его на стоящий рядом стол и сняла крышку.
– Что там? – с любопытством спросил Мигель.
– Мои драгоценности, – ответила Анна, сглотнув комок в горле. Она достала из контейнера японскую лаковую шкатулку – совсем небольшую, темно-фиолетового цвета. Под шкатулкой лежала большая записная книжка – с ее стихами.
– И все? – в недоумении спросил Мигель.
Она обернулась к нему:
– И все. А чего ты ждал?
– Я не знаю, – опомнился он. – А ты уверена, что там драгоценности? Открой шкатулку.
– Уверена, – она чуть пожала плечами. – А что там еще может быть?
– Ну, я не знаю, – пробормотал он. – Мало ли что…
Гулкую тишину бункера наполнил нежнейший Шопен: Анна открыла шкатулку. Там действительно оказались ее украшения: жемчужное ожерелье с бриллиантовым аграфом – приз, полученный в начале ее звездной карьеры на балетном конкурсе в Японии, тяжелые серьги с бриллиантами и несколько колец – подарки Антона. А еще там лежал перстень, которого она никогда раньше не видела – светло-голубой прозрачный сапфир, цвета ее глаз, в обрамлении бриллиантов. Ее сердце бешено заколотилось – в перстень был всунут свернутый в трубочку листок бумаги. Она потянула за краешек, и листок выскользнул из кольца. Анна развернула его.
– О Господи, – прошептала она, покачнувшись. – Антон…
– Что это? – Мигель протянул руку и, ухватив бумажку, попытался выдернуть ее из пальцев Анны.
– Не трогай! – в панике закричала она, прижимая листочек к груди. – Это адресовано не тебе.
– Прости, – он мгновенно понял свою ошибку. Что-то произошло. Что-то такое, о чем ему надо непременно узнать – и как можно быстрее. Ну, вечером он все выяснит, чего бы это ему ни стоило. А пока ему следует держать себя в руках.
– Пойдем, милая. Нам пора. Хочешь оставить все здесь или забрать домой?
– Я заберу, – Анна все еще прижимала к себе листок, и взгляд ее был устремлен куда-то вглубь себя. Но потом она словно очнулась – убрала записку и книжку в сумку, взяла шкатулку в руки. – Да, пойдем…
Когда они вернулись домой, Анна, извинившись, ушла в спальню и прикрыла за собой дверь. Жики осталась наедине с Мигелем, который в растерянности стоял посреди гостиной, ощущая себя покинутым и лишним. Ей стало его жалко.
– Что-то случилось?
Он молча пожал плечами.
– Мигель?..
– Да, сеньора, – наконец откликнулся он. – Простите, но меня тревожит Анна. Очень тревожит.
– Ничего, – она успокаивающе погладила его по плечу. – Она успокоится… Однажды.
– Я о другом, – решительно заявил он. – Она получила сегодня записку. И боюсь, содержание этой записки таково, что она вновь на грани нервного срыва. Вы же видите, Жики – она и двух слов нам не сказала.
– Записку? – встревожилась тангера. – От кого?
– Я не знаю, – слукавил он. – Записка лежала в банковской ячейке.
– Если так, – сказала она, – записку мог оставить только ее муж.
– Муж? – вспыхнул Мигель. – Зачем вы так, Жики? Антон не был ее мужем. Я часто спрашивал его – почему ты не женишься на ней? Он бормотал в ответ что-то невнятное.
– Что вы хотите сказать? – тангера подняла брови. – Антон не хотел жениться на Анне?
– Полагаю, он боялся, – Мигель говорил не торопясь, словно раздумывая. – Антона смущала ее известность и… и ее образ жизни. Не подумайте ничего плохого, сеньора. Я всего лишь имею в виду постоянные гастроли, спектакли, репетиции – Анна не «ama de casa» [194] , вы понимаете, о чем я? Ее не посадишь на кухню, с детьми – насколько я понимаю, она отнюдь не стремилась их иметь…
Жики, нахмурившись, слушала его. Ей не нравилось то, что он говорит о ее любимице, но с другой стороны, она понимала – в чем-то испанец прав. Но если он прав, так какого черта он сам здесь делает?
– Мигель, – промолвила она. – А каковы ваши планы относительно Анны? Вы готовы их озвучить?
– Вполне, сеньора, – кивнул он. – Но прежде чем я их озвучу, мне бы хотелось знать содержание записки, которая повергла Анну в такой шок. Я должен знать.
– Не понимаю, зачем, – сказала Жики.
– Я хочу быть уверен, что нужен ей, – сказал Мигель как можно мягче. – И я хочу, чтобы она доверяла мне.
Жики помедлила мгновение, а затем спросила:
– Где та записка, вы знаете?
– По-моему, в ее сумке, – Мигель не верил в свою удачу. Или старухе самой интересно, что же так расстроило Анну? Та, как ушла в комнату, так и не выходила оттуда, словно забыв обо всем на свете, и о них обоих, в том числе.
– Хорошо, – тангера, поднявшись с кресла, вышла в прихожую, где Анна бросила сумку. Несколько мгновений она аккуратно шарила в ней, пока наконец, в одном из кармашков не нашла то, что искала – небольшой листочек бумаги, всего с несколькими словами. Она мельком взглянула на нее и вернулась в комнату. С сожалением она протянула бумажку испанцу.
– Здесь по-русски, я не понимаю…
Мигель взял у нее листок. Вчитываясь в написанное, он словно слышал голос Антона, своего друга, которого хладнокровно предал два года назад.
– Что? – с любопытством спросила Жики. – Что там написано?
– Я люблю тебя, – медленно сказал он по-испански, чувствуя, как пылает лоб и сжимается горло. – Я мечтаю, чтобы ты стала моей женой.
Катрин долго бродила по аллеям Востряковского кладбища и не могла найти нужную могилу, часто сверяясь по схеме, коряво нарисованной на листочке в линеечку – точной копии того, на котором ее бывший мужчина написал адрес, отдавая Катрин на растерзание оголодавшему наркоману. Листочек вручил ей отец Орлова, которому она позвонила и которого попросила помочь найти место его захоронения. Катрин не решилась просить об этом Валерию, справедливо предполагая: та винит ее во всем, что случилось с ее единственным сыном и не преминет обрушить на Катрин всю тяжесть своей неприязни.
Поэтому она, переломив себя, встретилась с его отцом. Он поведал ей с горькой неостывшей обидой, что никто из друзей Андрея не пришел проводить его в последний путь. Катрин нечего было сказать ему, но на прощание она обняла и поцеловала того, кто мог бы стать ее свекром, кто мог бы стать дедом ее детей, но не стал…
Пожилой человек заплакал. Потом он предложил отправиться на кладбище с ней, но она отказалась, в ужасе представив себе дорогу вместе и необходимость говорить с ним об Андрее – а что она могла ему сказать? Что разлюбила его сына за жестокость и патологическую ревность? Рассказать, как он бил ее? Объяснять, почему все его друзья прониклись к нему презрением и неприязнью? И вот она бродила одна по кладбищу, пока совсем не отчаялась и не остановилась, в растерянности еще раз рассматривая невнятную схему.