И осеклась, заметив, как изменилась в лице Анна.
– Прости. Не хотела быть грубой.
– Ничего, – вздохнула Анна. – Все правильно. Только знаешь, семья, дети – все это не для меня. У меня, наверно, уже никогда не будет ничего подобного…
– Ты окончательно порвала с Антоном? – спросила Катрин прямо и сразу же пожалела о вырвавшемся вопросе, потому что глаза у Анны стали совершенно несчастными. В этот момент официантка принесла их заказ – два омлета с трюфелями. Анна поковырялась вилкой в омлете, искоса посматривая на Катрин, расстроенную и смущенную…
– Я не рвала с ним. Просто уехала.
Катрин криво усмехнулась:
– Ну конечно! Просто уехала! Сбежала, скажи честно.
– Зачем мне бежать от него? – тихо спросила Анна, опуская глаза.
– Наверно, есть причина? – Катрин вопросительно взглянула на подругу поверх бокала с вином. – Ну?..
Анна набрала побольше воздуха.
– Ты знаешь?..
– Знаю, – прямо ответила Катрин. – Но не уверена, что из того, что я знаю – правда.
– Что именно ты знаешь? – спросила Анна.
Катрин колебалась. Как такое произнести? Она боялась оскорбить Анну чудовищным обвинением. Но Анна демонстративно ждала, и поэтому Катрин, наконец, выпалила:
– Я знаю, ты была с Мигелем. Но не уверена, правда ли это.
– Правда. Мы были вместе – один раз. В ту страшную ночь, у нас дома. Антон спал, а я пошла к Мигелю в кабинет. Можешь меня презирать.
Растерянная Катрин молчала, не зная, как комментировать это признание. Уж так, как воздалось Анне за ту единственную ночь – так впору расплатиться за всю жизнь, проведенную в оргиях и разврате. Наконец Катрин заговорила.
– Кто я, чтобы презирать тебя? Раз ты к нему пошла, значит, по-иному не могла. Мне в это трудно поверить, но… – она колебалась, опасаясь, что Анна сочтет ее слишком категоричной. Омлет безнадежно остывал, и Катрин, чтобы взять паузу, ткнула в него вилкой и стала лениво жевать.
– Молчишь, – прошептала Анна. – Да, такое понять трудно. Но откуда ты узнала? Кто тебе сказал?
Катрин смогла выдержать испытующий взгляд подруги. Какой смысл ей скрывать?
– Он… Рыков мне сказал, – она сглотнула ком в горле – то ли кусок омлета, то ли сгусток горя. – Прости.
– Зачем?!
Катрин не могла признаться подруге, что стала невольной свидетельницей ее мучений. Демонстрируя, словно un chef-d'œuvre du cinéma [34] , как он измывался над ее подругой, Рыков, казалось, испытывал подлинную гордость. Он говорил про Анну отвратительные вещи, но, скорее всего, это было ложью – он хотел оправдать свое преступление, хоть как-то обелить себя перед Катрин. Анне будет невыносимо слушать – такую боль она не заслужила. Тем временем Анна требовательно повторила:
– Но зачем он рассказал тебе? С какой целью?
– Он пытался оправдаться передо мной. Я назвала его гнусным убийцей, упырем или еще как-то, не помню уже – все в кровавой пелене. Это случилось примерно за час до того, как он… попытался убить меня. Он сказал, ты умерла, и он тебя убил именно за измену Антону. Я не поверила ему.
Катрин поднесла ко мгновенно пересохшим губам бокал с вином и осушила его в пару глотков:
– Я не поверила ему.
– Почему? – севшим голосом спросила Анна. – Все, и ты в том числе, считали меня… ну, я не знаю… девой непорочной. А я просто женщина. Слабая, безвольная, грешная. Я сама пошла к Мигелю в ту ночь. Я делала все осознанно. Мне казалось…
– Казалось – что?
– Что я уже не люблю Антона так, как прежде. Может, это был кризис трех лет совместной жизни? Мне недоставало страсти в наших отношениях – Антон всегда такой спокойный и уравновешенный.
– Как и ты, – вставила Катрин.
– Как и я, – согласилась Анна. – А в Мигеле пылал огонь – которого так не хватало ни мне, ни Антону. Вот так я об этот огонь и обожглась.
Катрин до слез стало жалко Антона. Она укоризненно покачала головой, вспоминая печальное лицо друга на ее свадьбе – в его светлых глазах погасла жизнь.
– Да не смотри на меня так! – воскликнула Анна. – То, что с нами происходило, совершенно выбило меня из колеи. Я металась, как помешанная, не замечая происходящего вокруг. Как страдает Антон. Как страдает Мигель. Как страдаешь ты. Я спряталась в танец, как в скорлупу. И в результате – такая катастрофа.
– Катастрофа… – как эхо, откликнулась Катрин.
– В то мгновение, когда Рыков всадил мне иглу в вену, и я осознала, что это конец, то… – Анна не договорила. Она ясно вспомнила холодные голубые глаза палача, не ведающего жалости, уверенного в своей правоте, волны его длинных волос, опустившихся ей на лицо. Анна никогда раньше не говорила об этом. Даже рядом с Жики она не смела вызывать в памяти страшный призрак. – Да, последняя моя мысль была, отчетливо помню: я это заслужила…
– Заслужила? – возмутилась Катрин. – Никто не заслужил такой участи.
– Сейчас я понимаю… Но в тот момент я даже не сопротивлялась. Я думала об Антоне и Мигеле. О том, что им не придется никого делить, когда меня не станет. Да, им будет плохо. Но лучше так, чем Антон узнает, что я сделала. Но он непостижимым образом ничего не узнал. Он просто все понял. Мигель сидел у моей постели, держа меня за руку, не оставляя ни на минуту. Я помню. Я чувствовала. Антон уехал домой под каким-то смехотворным предлогом – он не мог на это смотреть. А когда вернулся – ему сказали, что меня уже нет. Мигель сказал.
– А ты знаешь, что они чуть не убили Орлова, когда Серж сообщил о твоей смерти? Они сломали ему руку, выбили зубы и отбили почки. Они вдвоем лупили его ногами в больничном парке. Оба почему-то решили, что именно он тебя убил. Наверно, сочли прецедентом то, как он обошелся со мной.
– Нет, мне никто не говорил, – Анна вздохнула. – Мне жаль.
– Не жалей, – голос Катрин прозвучал же́стко. – Хоть кто-то набил его самодовольную рожу. Жаль, никто не надавал ему по физиономии, когда он меня так оскорбил. Все были заняты. Даже Серж был занят Аленой – ему было не до моих проблем.
– Ты что несешь? – опешила Анна. – Кать, совсем рехнулась?
Катрин удивленно спросила, даже с некоторой обидой:
– Почему это?.. Он женился на ней, хотя уверял, что любит меня.
– Как же тебе не стыдно! Серж любил тебя много лет, пока ты дурака валяла со своим дражайшим Орловым. Все знали и все видели – кроме тебя. Хотя ты, думаю, тоже знала. Ведь знала?
Катрин упрямо наклонила голову и надула губы, словно капризный ребенок.
– Ну, знала! И что из того?
– А если б он не стал молчать? Куда б ты его послала?