В воскресение дяде приносили почту домой, и мы подсунули наше письмо в его корреспонденцию. Думали: он прочтет, рассмеется — и все мы повеселимся. Но вышло не так.
Прочтя письмо, он набрал номер своего заместителя Александра Ильича Попова и грозным голосом спросил:
— Сколько зайцев мы сдали в этом году?
Тот, очевидно, сказал, что ни одного.
— Почему? Доколе будет продолжаться бардак, твою мать. Зайцев мало, что ли? Я еду на машине, а они так и шныряют. Сам сегодня возьмешь винтовку и начнешь отстреливать.
И снова крики и мат. Мы с братом притихли и решили не признаваться.
А зайцы?
Дядя Боря вспомнил о них через год и снова дал нагоняй своему заму.
631. Из кремлевских запасов
К дяде часто заезжал его старый знакомый Василий Фомич, офицер КГБ, милый тихий человек. Работал он в самом Кремле. Он пробовал продукты, которые шли на стол руководству страны. Сталин тогда еще был жив.
В биографии у него был серьезный пробел: у него не было среднего образования, и поэтому он учился в школе рабочей молодежи. Труднее всего ему давалась математика. Когда было особенно тяжко, он звонил мне по телефону и просил решить какую-нибудь задачу. И я терпеливо помогал.
Потом однажды он мне позвонил и сказал, что хочет со мной встретиться.
Встретились у памятника Грибоедову.
— Я только что получил аттестат зрелости, — радостно сообщил он. — И хочу тебя отблагодарить.
И он протянул мне килограммовую банку черной икры.
— Украл, — простодушно объяснил Василий Фомич.
632. Новый год, Кукулян и Ливанов
Новый год мы обычно отмечали втроем — я, Геннадий и Леон Кукулян, одноклассник Геннадия.
Но в 1952 году Леон поступил в школу-студию МХАТ, и его явно тянуло встретить Новый год со своими однокурсниками:
— Очень талантливые ребята, с ними интересно.
Но была маленькая проблема. Дело в том, что 1 января у Леона день рождения, и мы обычно отмечали эту дату вместе с Новым годом. Особо со днем рождения мы не усердствовали, ибо и я, и Геннадий догадывались, что дату эту его экзальтированная маменька подтянула на пару месяцев, чтобы он не попал в армию.
31 декабря утром мы с братом сидели в Успенском. Леон нам позвонил и сказал, что все-таки решил справлять со студентами.
В это время к дяде зачем-то приехал Б. Н. Ливанов. Услышав, что мы уговариваем Леона встречать с нами, он распорядился:
— Дайте мне трубку.
Мы дали.
— Здравствуй, Леон. Это Ливанов.
Леон нам потом признался, что обалдел. Голос он узнал: не узнать голос Ливанова было невозможно.
— Новый год надо встречать с друзьями, — увещевал Ливанов, — ты актер и не можешь оставлять друзей ради студенческой компании. Я тебя прошу.
Честно говоря, великий актер был уже на приличном взводе и говорил пылко.
Потом пришел дядя, и Борис Николаевич прошел к нему в кабинет.
Леон появился через пару часов.
— Где Ливанов?
Тот уж два часа как уехал.
Мы смилостивились и отпустили Леона к однокурсникам. Он оказался прав: сокурсники у него были талантливые. На одном курсе с ним учились в будущем известные актеры Е. Евстигнеев, Т. Доронина, О. Басилашвили, М. Казаков.
По иронии судьбы, в армию Леон все-таки попал и уже более полувека служит в театре Советской армии. Он поныне жив и здравствует. Несколько лет назад получил звание Народного артиста РСФСР.
633. Художник и пейзаж
Часто бывал у нас в Успенском отчим Леона живописец Николай Жуков. Сейчас его не помнят, но в те годы он был художником официальным и посему известным. Он рисовал юного Ленина, иллюстрировал «Повесть о настоящем человеке», дважды получал Ленинскую премию.
Однажды мы трое: я, Геннадий и он — вышли из дома. Мы с братом полюбовались пейзажем, а потом принялись дурачиться, наивно полагая, что юмор художник оценит.
— Все хорошо, — говорил я, — но по краям неба надо добавить немного сиреневого и березки переставить в центр.
— Я не согласен, — возражал Геннадий. — Надо подвинуть лес и реке добавить синевы.
К нашему удивлению, Жуков не только не понял нашего юмора, но и обиделся. Обиделся настолько, что пожаловался потом дяде.
Однажды тетя Клава попросила его нарисовать портрет жены Геннадия. Он долго отказывался, потом нарисовал. Не знаю, какое у него было видение (уж не знаю, где ставить ударение в этом слове), но он изобразил нечто, настолько не похожее на Наташу, что даже тетя Клава, всегда решительно пресекавшая нашу критику художника, вынуждена была признать:
— Наверное, у него было плохое настроение.
Лет через десять, когда я был деканом Центральной комсомольской школы, он мне позвонил и попросил устроить его племянницу переводчицей.
Я согласился и рассказал, чем она будет заниматься: синхронный перевод и поездки с африканцами в больницы.
Жуков сухо меня поблагодарил.
— Пусть она заезжает, — закончил я разговор.
Племянница не заехала.
634. Мнение специалиста
Однажды мы с Геннадием были в одной компании. Тогда шел матч на первенство мира по шахматам между Фишером и Спасским. Присутствующие недоумевали, почему Фишер так легко выигрывает.
В спорах Геннадий участия не принимал, хотя считался специалистом: у него был первый разряд по шахматам. Наконец кто-то обратился к нему:
— Каково ваше мнение, почему выигрывает Фишер? Есть ли этому объяснение?
— Просто в шахматы Фишер играет лучше, чем Спасский, — спокойно ответил Геннадий.
635. А вы говорите: Штирлиц
В 1956 году зимние каникулы в академии не совпали со студенческими, и я оказался единственным молодым бездельником на все дачные поселки в районе Успенского. В это время в Молоденово отдыхал после инфаркта сосед по даче тестя брата Владимир Семенов, заместитель министра МИДа, бывший Верховный комиссар в Германии после войны. Ему прописали пешие прогулки, а один он ходить боялся. Дядя заставил меня его сопровождать. Семенов очень хотел, чтобы я заходил за ним как можно чаще, и поэтому каждую нашу прогулку рассказывал интересные вещи. Время тогда было такое, что особенно о секретах не волновались.
Он рассказал мне о том, что в начале 1945 года в Стокгольме советский посол Александра Коллонтай вела переговоры со специальным представителем Геббельса об условиях сепаратного мира с Германией. Он назвал мне фамилию представителя Геббельса, но я ее забыл. А вы говорите: Штирлиц…
636. Воровство на благо отечественной науки