– Сарацин, – сказал серьезно сэр Кеннет, – хотя ты и придерживаешься своей ложной веры и, как слепец, не видишь света истины, но ведь ты должен понимать, что есть места на земле, где могущество злобного духа, простирающееся на человека, сильнее. Я не стану объяснять тебе, по какой причине эти ущелья, по которым мы проезжаем, эти мрачные пещеры, темные своды которых будто ведут из пропасти в пропасть, стали обиталищем сатаны и его ангелов, но скажу тебе, что святые отцы и мудрейшие люди, которым опасности этих мест известны, предостерегали меня. Поэтому, сарацин, умерь твое излишнее и неуместное веселье, устреми помыслы свои к более возвышенным предметам, хотя грустно, что лучшие твои мысли не больше как хула и грех.
Сарацин с изумлением выслушал его и ответил ему, по-видимому, лишь из вежливости, удерживаясь от смеха:
– Мой добрый сэр Кеннет, ты, кажется, несправедлив к своему товарищу, или же вы, западные народы, привыкли ко всем относиться, считаясь лишь с собой? Я ведь не оскорблялся, когда ты пил вино и ел свинину, ты пользовался правами христианина, говорил ты, тебе была предоставлена свобода насыщаться, чем тебе угодно; я только внутренне жалел тебя, видя, как ты себя оскверняешь. Зачем же теперь, когда я пою песни и стараюсь оживить наш путь, ты возражаешь? Вспомни, что говорит поэт: «Пение как небесная роса, ниспадающая в недра пустыни; оно оживляет путь странника».
– Друг сарацин, – отвечал христианин, – я не осуждаю тебя за то, что ты любишь пение и поэзию, мы сами отдаемся им часто в то время, когда надо было бы думать о более достойных вещах. Однако, проезжая через эту страшную долину смерти, проклятые места, где скитаются злые духи, изгнанные из обители смертных молитвами святых, лучше возносить к небу молитвы и петь псалмы, нежели воспевать вино и любовь.
– Не выражайся так о духах, христианин, знай, что ты разговариваешь с человеком, род и племя которого происходят от поколения бессмертных духов, которых ты так боишься и в то же время хулишь.
– Я всегда был уверен, что ваш народ, ослепленный лживой верой, происходит от духа тьмы, без помощи которого вы не смогли бы удержаться в святой стране Палестине и противостоять многочисленному и доблестному войску храбрых поборников Христа. Это не относится лично к тебе, сарацин, я говорю обо всем вашем народе, поклоняющемся Мухаммеду. Однако мне кажется странным, что ты, происходя от нечистого духа, еще и гордишься этим.
– Что же может быть дороже храброму, как не его происхождение от самого храброго? Гордая душа считает за честь вести свою родословную от духа тьмы, который бы предпочел быть низвергнутым, нежели преклонить колена. Чужеземец, Эблиса можно ненавидеть, но всякий трепещет перед ним и страшится его. Помни же, что его потомки в Курдистане сохранили качества своего предка.
Волшебные сказки и чернокнижие в те времена заменяли науку, и сэр Кеннет без малейшего удивления слушал рассказ сарацина о его происхождении от злого духа и искренне этому верил. Не без внутреннего содрогания сознавал он, что находится в этом ужасном месте с человеком, признававшим себя потомком сатаны. Хотя он и не был робок, но перекрестился и потребовал от мусульманина рассказать о своей родословной, которой тот так гордился. Эмир тотчас же согласился удовлетворить его любопытство.
– Знай же, храбрый чужестранец, что когда злой Зоххак, один из потомков Джамшида, обладал персидским троном, он заключил союз с царем тьмы под сокровенными сводами Истакара, воздвигнутыми духами в скале задолго до появления Адама на земле. Там воспитывал он двух змей, не жалея для них ежедневных приношений человеческой крови. Каждый день для их жизни требовались человеческие жертвы. Однако терпение подданных истощилось, некоторые из них, в том числе храбрый кузнец и славный Феридун, восстали, они свергли мучителя с престола и навеки заключили его в ужасные вертепы Дамавендской горы.
Однако прежде, чем Персия была освобождена таким образом от власти кровожадного чудовища, его жестокие рабы, которым он поручал находить жертвы для ежедневных приношений, привели однажды под своды дворца Истакара семь прекрасных сестер, походивших на семь гурий. Это были дочери одного мудреца, который, кроме своей мудрости и этих прелестных созданий, не имел никаких сокровищ. Но несмотря на свою мудрость, он не мог предвидеть постигшего его несчастья, и красота его дочерей не могла предотвратить беду. Старшей из них было девятнадцать лет, младшей едва минул тринадцатый год. Они были очень похожи друг на друга, лишь отличались своим ростом, как отличаются ступени лестницы, ведущей в рай. Когда их привели под мрачные своды в легком одеянии из белого шелка, их чудными чертами были очарованы сердца бессмертных. Ударил гром, сотряслась земля, раздвинулась стена свода: юноша в одежде стрелка, сопровождаемый шестью братьями, спустился под своды пещеры. Все они были высокого роста, приятной внешности, хотя очень смуглые, лишь глаза из-под опущенных ресниц не светились жизнью, взгляд их был тускл и мутен, как у мертвецов.
– Зейнаб, – обратился старший из стрелков тихим, приятным и печальным голосом к старшей сестре, взяв ее за руку, – я Котроб, царь подземного мира, властитель Диннистана. Я и братья мои созданы из огненной стихии, но мы презрели повелителя Всемогущего, не захотели поклоняться глыбе земли, получившей образ и название «человек». Быть может, ты часто слышала о нас как о жестоких и безжалостных угнетателях. Но мы от рождения добры и великодушны. Мы лишь тогда становимся мстительными, когда нас оскорбляют. Мы не обманываем доверившихся нам, мы вняли мольбам Митраспа, который настолько мудр, что, воздавая должное Творцу добра, не гнушается тех, кого называют источником зла. Близок конец твой и твоих сестер, но пусть каждая из вас даст нам по волоску из ваших прекрасных кос в залог верности, и мы унесем вас далеко отсюда, в безопасное место, где вам не надо будет бояться ни Зоххака, ни жестоких исполнителей его власти.
«Страх смерти, – говорит поэт, – подобен жезлу Гаруна, который в присутствии царя Фараона пожрал прочие жезлы, превратившиеся в змей».
Дочери персидского мудреца не испугались духа. Они дали Котробу требуемый от них залог, и в ту же минуту невидимая сила перенесла их в очарованный замок на гору Тугрут в Курдистан, где они навсегда скрылись от взглядов смертных. Через некоторое время в окрестностях замка появились семь юношей, отличавшихся мужеством и храбростью на войне и на охоте. Они были более смуглыми, выше и воинственнее всех жителей Курдистанской долины. Они женились, и от них-то произошли семь курдистанских племен, доблесть которых стала известна всей Вселенной.
С изумлением выслушал христианский рыцарь странную повесть, которая до сих пор сохранялась в курдистанских преданиях; затем, после минутного размышления, ответил:
– Однако, сарацин, ты прав: твоих предков можно ненавидеть, но презирать их нельзя. Теперь я не удивляюсь твоей приверженности ложной вере, потому что она перешла к тебе от твоих предков – жестоких стрелков и уводит от тебя истину. Не удивляюсь я теперь, что приближение к нечистым местам навевает на тебя радость, которая всегда пробуждается в душе человека при виде своей отчизны, и что радость твоя выражается в пении.