И вот в момент, когда Строгов, соскочив на землю, старался поточнее рассмотреть, в каком направлении идет дорога, ему вдруг почудилось, что с запада доносится невнятный гул. Это походило на дальний стук копыт по сухой твердой земле. Да, сомнения больше не было. Позади, за одну-две версты отсюда конские копыта отбивали на дороге четкий ритм.
Михаил приложил ухо к земле на самой середине дороги и вслушался как можно внимательнее.
«Это отряд кавалерии из Омска, – подумал он. – Скачут быстро, топот все громче. Русские? Или люди хана?»
Он послушал еще.
«Да, – сказал себе, – всадники скачут крупной рысью! Не пройдет и десяти минут, как они будут здесь! Моему коню их не обогнать. Если это русские, присоединюсь к ним. А если враги, надо от них ускользнуть! Но как? Где спрячешься в этой степи?»
Оглядевшись вокруг, Михаил, наделенный исключительно острым зрением, различил впереди, в сотне шагов слева от дороги смутно проступающую в ночи темную массу.
«Это какие-то заросли, – подумал он. – Спрятаться в них, может, и рискованно, если всадники вздумают там пошарить, меня схватят. Но выбора нет! Вот они! Они уже здесь!»
Не прошло и минуты, как Строгов, ведя своего коня за уздечку, вступил в маленький лиственничный лесок, примыкающий к дороге. По обеим ее сторонам других деревьев не было, она проходила между прудами и оврагами, по краям которых рос карликовый кустарник – зарослиутесника и вереска. Таким образом, проехать там было абсолютно невозможно, отряд волей-неволей должен был проскакать мимо этого леска, раз он держал путь к Иркутску.
Михаил Строгов метнулся было в глубь леса, прячась за лиственницами, но успел сделать всего каких-нибудь сорок шагов и наткнулся на ручей, который замыкал эту чащу, образуя полукружную преграду.
Однако темень была такой густой, что Михаил мог не опасаться, что его заметят, по крайней мере, если этот лесок не станут тщательно обшаривать. Поэтому он отвел своего коня к самому берегу ручья и привязал к дереву, а сам вернулся на опушку и, прильнув к земле, стал вслушиваться, пытаясь распознать, с кем имеет дело.
Едва онуспел залечь под лиственницами, как увидел довольно странный свет, от которого отделились и замелькали тут и там среди темноты какие-то сверкающие точки.
«Факелы!» – понял он.
И отпрянул стремительно, какдикарь, нырнул туда, где заросли были гуще.
Шаг лошадей замедлялся по мере приближения к лесу. Выходит, эти всадники освещали дорогу, желая осмотреть ее малейшие повороты?
Михаилу Строгову следовало опасаться этого, и он инстинктивно отступил еще дальше, вплотную к речке, готовый прыгнуть в нее, если потребуется.
Поравнявшись с зарослями, отряд остановился. Всадники сошли с коней. Их было с полсотни. Человекдесять с факелами, их свет довольно широкой полосой озарял дорогу и ее обочины.
По некоторым признакам Михаил сообразил, что ему неожиданно повезло: они и не думали обыскивать заросли, просто выбрали это место для бивуака, чтобы дать отдых лошадям, а людям – возможность перекусить.
Действительно, лошадей разнуздали, они принялись щипать травку, которая покрывала землю густым ковром. Всадники же разлеглись на обочине дороги, стали делить между собой провизию, извлекая ее из своих вещевых мешков.
Сохраняя все присущее ему хладнокровие, Михаил Строгов подполз поближе, прячась в высокой траве. Он хотел посмотреть, что там происходит, а потом и послушать.
Это был отряд, прибывший из Омска. Он состоял из всадников-узбеков, народности, составлявшей большинство в ханских войсках. По типу внешности они приближаются к монголам. Это хорошо сложенные люди выше среднего роста, но черты их лиц грубы и дики, на головаху них «талпаки», это нечто вроде черных папах из овчины, они носят желтые сапоги на высоких каблуках, остроносые, наподобие средневековых башмаков. Их кафтаны из некрашеного хлопка, подбитые ватой, были туго перепоясаны кожаными поясами, обшитыми красным сутажом. Для самозащиты им служили щиты, а для нападения – кривые сабли, длинные тесаки и ружья, притороченные к седлу. На плечаху них были фетровые накидки ярких тонов.
Лошади узбекской породы, которые вольно паслись на лесной опушке, происходили из тех же краев, что и всадники. При свете факелов, ярко горевших под сенью лиственниц, их было ясно видно. Эти животные, ростом немного меньше тех, что особо ценятся на востоке, обладали, однако, недюжинной силой: выносливые скакуны, они не ведали иного аллюра, кроме галопа.
Этот отряд возглавлял пенджа-баши (так зовется командир, которому подчиняются пятьдесят человек), под его началом находились дег-баши, командиры каждой десятки. Двоих из всех офицеров отличало то, что они носили каски и полукольчугу; маленькие трубы, притороченные к их седлам, служили отличительным знаком их ранга.
Пенджа-баши должен был дать отдых своим людям, утомленным долгой скачкой. Он болтал со вторым офицером, причем оба курили самокрутки из листьев конопли, на основе которой производят наркотик, широко употреблявшийся у азиатов, и бродили взад-вперед по лесу, так что Михаил Строгов, оставаясь незамеченным, мог слышать их разговор и понимал его, поскольку знал это азиатское наречие.
Первые же услышанные им слова до крайности насторожили Строгова. И немудрено, ведь речь шла о нем.
– Этот курьер не мог настолько опередить нас, – сказал пенджабаши, – а с другой стороны, никак невозможно, чтобы он проехал подругой дороге, не через Барабинские болота.
– Кто знает, не остался ли он в Омске? – отвечал дег-баши. – Может, все еще прячется где-нибудь в городе?
– Вот это бы и вправду было желательно! Тогда и полковнику Огарову нечего бояться, что депеши, которые, видимо, везет этот курьер, дойдут по назначению!
– Говорят, он из местных, сибиряк, – продолжал дег-баши. – Если ему эти края хорошо знакомы, он мог и свернуть с иркутского тракта на время, чтобы потом снова туда выехать!
– Но тогда мы его опередим, – отозвался пенджа-баши, – ведь из Омска мы выехали меньше чем за час после него, скачем во весь дух по самой короткой дороге, а кони у нас быстрые. Стало быть, или он застрял в Омске, или доберется до Томска после нас, тогда мы перекроем ему дорогу. Так или иначе, Иркутска ему не видать.
– А та сибирячка – крепкая старуха! Явно, она его мамаша, – напомнил дег-баши.
При этих словах сердце у Строгова заколотилось так, будто вот-вот разорвется.
– Да, – отозвался пенджа-баши, – она уперлась, твердит, что этот якобы купец не ее сын. Да только Огарова не проведешь, полковник говорит, мол, когда время придет, он сумеет заставить старую ведьму заговорить.
Сколько слов, а для Михаила каждое – как удар кинжала! Итак, его инкогнито разоблачено, врагам известно, что он посланец царя! Отряд кавалерии, посланный за ним в погоню, не преминет преградить ему дорогу! И – вот она, самая страшная мука! – мать в руках захватчиков; этот зверь Огаров хвастается, что развяжет ей язык, когда пожелает!