– Но ты-то все же вернулся, брат, – сказала Надя.
– Да, но я сибиряк по рождению, я привык к этим жестоким испытаниям с детских лет, когда ходил с отцом на охоту. Но когда ты, Надя, говоришь мне, что зима тебя не остановила бы, ты отправилась бы одна и готова бороться со всеми ужасами сибирского ненастья, я так и вижу тебя заплутавшей в снежной круговерти, падающей, чтобы больше не встать!
– Сколько раз ты пересекал сибирские степи в зимнюю пору? – спросила юная ливонка.
– Три раза, Надя. По дороге в Омск.
– А что тебе было нужно в Омске?
– Увидеть мою мать, она ждала меня!
– Ну, а я спешу в Иркутск, где меня ждет отец! Моя мать умерла, ядолжна передать ему ее последнее «прости!». Ты сам видишь, брат: ничто не могло бы помешать мне поехать!
– Ты смелое дитя, Надя, – сказал Михаил Строгов, – и сам Господь ведет тебя к цели!
Весь день тарантас мчался вперед под водительством ямщиков, сменявшихся на каждой станции. Горные орлы могли не опасаться, что эти «орлы» с большой дороги посрамят их царственное имя. Высокая цена, которую путники платили за каждую лошадь, и щедро раздаваемые чаевые производили особенное впечатление. Вероятно, станционные смотрители находили странным, что после публикации чрезвычайного распоряжения властей этим брату и сестре разрешается свободно колесить по Сибири, хотя оба, по-видимому, русские, а всем их соотечественникам въезд за Урал закрыт. Но их документы были в порядке и давали им право ехать дальше. Поэтому верстовые столбы быстро мелькали перед глазами пассажиров тарантаса, а он несся вперед, оставляя их позади.
Впрочем, Михаил Строгов и Надя были не единственными путниками, следовавшими из Перми в Екатеринбург. Уже на первых почтовых станциях царский курьер узнал, что некий экипаж опережает его. Но поскольку лошадей хватало и на его долю, это сообщение Строгова не заботило.
Несколько остановок, сделанных за тот день, давали отдых разве что тарантасу – пассажиры использовали их исключительно затем, чтобы перекусить. На почтовых станциях есть где и остановиться, и поесть. К тому же, где мало станций, там любая крестьянская изба встречает путников так же гостеприимно. В этих селениях, за редкими исключениями похожих друг на друга как домиками, так и белой церквушкой с зеленым куполом, проезжий может стучаться во все двери. Любая для него откроется, с улыбкой выйдет мужик и протянет гостю руку. С ним поделятся хлебом-солью, раздуют огонь в «самоваре», и пришелец почувствует себя как дома. Семья незамедлительно потеснится, чтобы освободить ему место. Чужак, стоит ему прийти, всем становится родней. Ведь он «послан Богом».
Вечером, когда подъехали к очередной станции, Михаил, побуждаемый чем-то вроде инстинкта, спросил станционного смотрителя, давно ли здесь проезжал тот экипаж, что опережает его.
– Два часа назад, батюшка, – отвечал смотритель.
– А что это, небось, берлина?
– Нет, телега.
– Сколько пассажиров?
– Двое.
– И что, быстро едут?
– Орлы!
– Вот как… Запрягайте поживее!
Поскольку решили не задерживаться ни на один час, Михаил и Надя ехали всю ночь.
Погода держалась по-прежнему хорошая, однако было душновато, мало-помалу стала ощущаться наэлектризованность атмосферы. Солнце сияло вовсю, ни одно облачко не умеряло сверкания его лучей, но казалось, будто от земли поднимается что-то вроде горячего пара. Можно было опасаться, как бы в горах не разразилась гроза, а здешние грозы ужасны. Строгов, наученный заблаговременно распознавать атмосферные явления, предчувствовал, что скоро начнется буйство стихий, и был всерьез озабочен.
Ночь прошла без происшествий. Надя сумела подремать в тарантасе несколько часов, несмотря на тряску. Кожаный полог был наполовину откинут, это позволяло путникам урвать глоток-другой свежего воздуха, которого жаждали их легкие, истомленные удушающим зноем.
Михаил всю ночь бодрствовал, не доверяя ямщикам, которые не прочь вздремнуть на своем сиденье. Ни один час благодаря его бдительности не был потерян впустую ни на почтовых станциях, ни в дороге.
Назавтра, 20 июля, около восьми часов утра, на востоке впервые проступили очертания Уральских гор. Однако эта важнейшая горная цепь, отделяющая европейскую Россию от Сибири, находилась пока так далеко, что нечего было и думать достигнуть ее до наступления вечера. Значит, переезжать через горы волей-неволей придется на следующую ночь.
Весь этот день небо оставалось неизменно пасмурным, благодаря чему жара стала чуть более терпимой, но все в природе чрезвычайно настойчиво предвещало грозу. При подобных условиях, наверное, разумнее было бы не соваться в горы глубокой ночью, да Михаил Строгов так бы и поступил, если бы ему было позволено помедлить. Но когда на последней станции ямщик обратил его внимание на вспышки молний и отдаленный гром, что прокатывался над горным массивом, фельдъегерь только спросил:
– Телега все еще там, впереди?
– Да.
– На сколько она теперь нас опережает?
– Примерно на час.
– Вперед, а если к завтрашнему утру поспеем в Екатеринбург, на водку дам втрое!
Уральские горы тянутся между Европой и Азией приблизительно на три тысячи верст (3200 километров). Это название – «Урал» – пришло из татарского языка, русские еще называют этот хребет «Поясом», по существу это одно и то же: Урал по-русски значит «пояс». Начинаясь от побережья Ледовитого океана, эта горная цепь угасает, дотянувшись до Каспия.
Такова была преграда, которую Строгов должен был преодолеть, чтобы попасть в Сибирь, и, как уже говорилось, он благоразумно выбрал для этого дорогу, ведущую из Перми в Екатеринбург, расположенный на восточном склоне Уральских гор. Эта дорога была и легче, и безопаснее, недаром она служила для всех торговых сношений со Средней Азией.
Ночи должно было хватить, чтобы проехать через этот горный массив, если в пути не произойдет какая-либо неприятность. К несчастью, первые раскаты грома предвещали грозу, а учитывая чрезвычайно напряженное состояние атмосферы, следовало ожидать, что она будет кошмарной. В воздухе накопилось столько электричества, что без мощнейшей разрядки не обойтись.
Михаил позаботился, чтобы его юная спутница была устроена как можно удобнее. Кожаный полог, который легко могло сорвать шквалом, закрепили понадежнее посредством канатов, которые переплетались и поверху, и в задней части повозки. Упряжь на лошадях тоже проверили, а в качестве дополнительной предосторожности буртики ступиц набили соломой, чтобы и колеса держались понадежнее, и толчки, которых трудно избежать в ночной темноте, стали полегче. Наконец, передняя и задняя ось, соединенные с кузовом тарантаса простыми колышками, были скреплены между собой поперечным деревянным брусом на болтах и гайках. Этот брус играл роль того подвесного S-образного шкворня, что соединяет переднюю и заднюю оси берлины.