Моим собственным Вики: Дженифер и Мэгган
Мастер-ремонтник Джек проснулся от неприятных ощущений: в глазах — яркий свет, в ушах — звон, тупо болит спина.
Он уснул на маленьком диванчике в свободной спальне, где держал свой видеомагнитофон «Бетамакс» и широкоэкранный телевизор, к которому сейчас повернул голову. Нервный треск шестифутового экрана, мерцающего словно кусок светящейся твидовой материи, сливался с шумом работающего на полную катушку оконного кондиционера, который занимал всю правую половину двойного окна.
Джек со стоном поднялся и выключил телевизор. Неприятный треск прекратился. Он наклонился и дотронулся до кончиков пальцев на ногах, затем сделал несколько круговых движений бедрами. Его мучила боль в спине: этот диван явно не предназначен для сна.
Джек шагнул к «Бетамаксу» и извлек кассету. Он заснул на заключительных кадрах «Франкенштейна» 1931 года, первой части из его собрания фильмов режиссера Джеймса Вейла.
«Бедняга Генри Франкенштейн», — подумал он, засовывая кассету в коробку. Несмотря на всеобщее мнение, Джек не сомневался, что тот был в своем уме.
Джек нашел нужную ячейку на полке, втиснул туда «Франкенштейна» и вынул соседнюю кассету: «Невеста Франкенштейна» — вторую часть из собрания Джеймса Вейла.
За окном маячил все тот же привычный пейзаж: песчаный берег, синие спокойные воды океана и распростершиеся тела загорающих. Джеку надоел этот пейзаж, особенно с тех пор, как сквозь картину стали кое-где проступать кирпичи. Уже три года изо дня в день он смотрел на эту картину, написанную на глухой стене, куда выходили окна обеих спален. «Все! Хватит! Пляжная сцена больше не занимает. Возможно, сплошная стена дождя смотрелась бы лучше. Да... тропики со множеством экзотических птиц и зверей, рептилий, прячущихся в густой листве. Да... дождь в лесу. Надо будет хорошенько обдумать эту идею. И подыскать кого-нибудь, кто как следует справится с такой работенкой».
В передней зазвонил телефон. Кто бы это мог быть? Джек поменял номер телефона всего пару месяцев назад, и пока только несколько человек знали его. Джек не стал снимать трубку — автоответчик позаботится обо всем. После короткого щелчка раздался его собственный голос, произносящий обычное приветствие: «Пиноккио продакшнз». В данный момент меня нет дома, но если вы..."
Его перебил нетерпеливый женский голос:
— Возьми трубку, Джек, если ты там, возьми трубку. Или я позвоню позже.
— Джия!
Джек, путаясь в собственных ногах, ринулся к телефону. Одной рукой он отключил автоответчик, другой схватил трубку.
— Джия? Это ты?
— Да, я. — Ее голос звучал твердо и чуть ли не негодующе.
— Боже, сколько лет, сколько зим!
Прошло два месяца с их последней встречи. Два месяца. Целая вечность! Ему пришлось присесть, так он взволновался.
— Я очень рад, что ты позвонила.
— Это вовсе не то, о чем ты думаешь, Джек.
— В каком смысле?
Я звоню не ради себя. Если бы это касалось меня, я бы ни за что не позвонила. Но меня попросила Нелли.
Его радость померкла, но он продолжал разговор:
— Какая Нелли?
— Нелли Пэтон. Ты должен помнить Нелли и Грейс, двух английских леди.
— Ну конечно! Как же я мог забыть? Ведь это они нас познакомили.
— Но я сумела их простить.
Джек мужественно воздержался от комментариев.
— Что случилось?
— Грейс исчезла. В понедельник она отправилась в постель, и с тех пор ее никто не видел.
Джек припомнил Грейс Вестфален — очень чопорная, какой и должна быть истинная англичанка, леди лет семидесяти. Явно не из тех, кто тайно сбегает с возлюбленными.
— А полиция была?..
— Разумеется. Но Нелли хотела, чтобы я позвонила тебе и узнала, сможешь ли ты помочь. Вот я и звоню.
— Она хочет, чтобы я приехал?
— Да, если ты не против.
— А ты там будешь?
Джия раздраженно вздохнула:
— Да. Так ты приедешь или нет?
— Уже выезжаю.
— Можешь не торопиться. Полицейские сказали, что сегодня утром нас навестит детектив из департамента.
— А-а!.. — Это было ни к чему.
— Я так и знала, что это охладит твой пыл.
«Не стоило бы ей говорить со мной столь пренебрежительно», — подумал Джек.
— Подъеду после ленча.
— Адрес знаешь?
— Знаю, желтый особняк на Саттон-сквер. Там только один такой.
— Скажу Нелли, что ты приедешь. — И Джия повесила трубку.
Джек подбросил трубку, потом положил ее на рычаг и снова включил автоответчик.
Сегодня он увидит Джию. Она сама позвонила. И хотя была не очень дружелюбна и заявила, что звонит по чужой просьбе, но все-таки позвонила. В любом случае это единственное, что она сделала за два месяца, как ушла от него. Джек почувствовал прилив сил.
Он прошел через переднюю своей квартиры на третьем этаже. Эта комната служила и столовой, и гостиной. Джек находил ее чрезвычайно уютной, но лишь некоторые гости разделяли его восторг по этому поводу. Лучший друг Джека Эйб Гроссман, находясь в хорошем расположении духа, называл ее «клаустрофобической комнатой». А когда бывал сердит, утверждал, что при обустройстве этого дома не обошлось без вмешательства Бахуса.
Стены этой комнаты были оклеены старыми плакатами, заставлены стеллажами, забитыми всяким антикварным хламом. Джек неизменно приобретал эти «изящные вещицы» в лавках старьевщиков во время своих блужданий по городу.
Джек лавировал между старой викторианской позолоченной дубовой мебелью: семифунтовым сундуком, украшенным резьбой, раскладным секретером, сияющей потертостями софой, массивным обеденным столом с выдвигающимися ножками, двумя приставными столиками с ножками в виде птичьих лап, сжимающих хрустальный шар, и его любимым большим креслом с высокой спинкой.
Наконец он добрался до ванной и приступил к ненавистному ритуалу бритья. Водя бритвой «Трак-2» по щекам, он всерьез задумался, не отпустить ли ему снова бороду. Объективно говоря, он обладал весьма недурной внешностью. Шатен с карими глазами; темные волосы низко спадают на лоб, хотя, может быть, и несколько ниже, чем следовало бы; нос — не слишком большой и не слишком маленький. Он улыбнулся своему отражению в зеркале. В общем, и не так уж дурна его улыбка, не какая-нибудь отвратительная ухмылка. Зубы, конечно, могли бы быть поровнее и побелее, и губы, пожалуй, слишком тонкие, но улыбался Джек совсем неплохо. Приятное, живое лицо и еще одно достоинство — гибкое, мускулистое тело без грамма лишнего веса.