Красная загоралась при перегрузке выше шести крат. Но тренированный летчик выдерживал такие перегрузки спокойно. У меня был такой случай. Пошли на пикирование, и вдруг откуда-то вылетает разводной ключ и летит передо мной! Думаю: «Он же при выводе обратно полетит!» Хватаю его рукой и штурману отдаю, а сам продолжаю пикировать.
Все бомбы сбрасывали в одном заходе, если не ставилась иная задача.
В январе 1943-го принимали участие в прорыве блокады Ленинграда. Нам дали цель – здание 8-й ГЭС, стоявшее на самом берегу Невы. Причем сказали, что ни одна бомба не должна попасть на лед, поскольку по нему будут переправляться войска. Я сделал четыре вылета практически с предельной нагрузкой – двумя 500-килограммовыми бомбами. Вскоре мне присвоили звание младшего лейтенанта и наградили вторым орденом Боевого Красного Знамени.
Я не хвалясь могу сказать, что летал очень хорошо. Мы летели шестеркой в сопровождении шести Ла-5 бомбить военно-морскую базу Котка под Хельсинки. Я вел звено. Еще не долетая до цели, на нас напала группа немецких истребителей. Взяли в тиски. У штурмана отказывает пулемет. Я говорю: «Стреляй из ракетницы, но только одним цветом, не делай фейерверк». Пашку Царева, моего однокурсника по училищу, сбили. Все самолеты были повреждены, один сел на вынужденную в Кронштадте, а четверо долетели до аэродрома. Подходит комиссар дивизии. А у меня на самолете ни царапины! Спрашивает меня: «Сынок, а где ты был?» – «Там же, где и они». – «Почему самолет целый?» – «Воевать надо уметь!» По сути дела, самолет был безоружен, но за счет маневра скольжения, слаженных действий экипаж сохранил самолет. «Надо всему личному составу взять на вооружение твой опыт. И хорошо бы иметь вторую ракетницу».
– Из немецких истребителей какой наиболее опасным считался?
– «Фоккер» в 42–43-м еще редко попадался. Сталкиваться приходилось в основном с «мессерами». Нам выделяли истребительное сопровождение, но поначалу это были И-16 и «Чайка». У них скорость 300, а у нас 360. Так они нам кричат: «Не бросайте нас!» Разве это защита?!
– В чем летали?
– В обычной форме. Поскольку летали над водой, полагался жилет. Жилеты были оранжевые, надувались автоматически, при попадании воды в коробку с химическим реагентом. Были и другие, наполненные морскими водорослями. В кабине стрелка-радиста находилась лодка ЛАС-3 на троих.
– Чем занимались в свободное время?
– Девушками. Война войной, а любовь любовью, это естественная природная потребность, хочется отвлечься. В полку были оружейницы, метеослужба, официантки. Ходили в клуб на танцы. Молодость есть молодость, ни голод, ни потери не мешали… Я ведь шесть «туров» пережил. Весь личный состав перебьют, в кубрике все кроватки убраны, и я один. Какой тут сон? Лежишь и думаешь: «Ведь придет и твоя очередь…» На этой почве потерял аппетит. Обратился к полковому врачу. Он выписал мне порошки – не помогает. Перед самым заданием к самолету приносили бутерброды и кофе, а я есть не могу. Официантка плачет: «Ты же упадешь!» Тогда врач мне выписал стакан вина и порошок шиповника. После этого аппетит появился.
Привыкнуть к потерям невозможно, но смерть, как чужую, так и возможную свою, я со временем перестал воспринимать болезненно. Получаем задание, дается общая обстановка и возможное противодействие противника. Сидит личный состав, и я вижу, как люди переживают, а я почему-то всегда был спокоен.
Вот такой случай вспоминается. Полетели звеном на артбатарею, что Ленинград обстреливала. Повел нас командир эскадрильи Немченко, бывший преподаватель тактики в Молотовском техническом училище. И начал он нас перед вылетом учить: «Если видишь огонь, убирай скорость». Глупость! Надо быстрее проскакивать зону обстрела. Подошли к цели, а перед нами море заградительного огня. Курзенков Александр и я, мы добавили скорость, чтобы быстрей проскочить, а он сбавил. В итоге его подбили, и он на Лисьем Носу сел на лесную вырубку, а там пеньки. Весь экипаж погиб, а мы пришли на аэродром целыми.
– Приметы, предчувствия у Вас были?
– Нет. Вот в полку штурмовиков – да. Один летчик летал в белом шарфе, другой с собачкой, третий талисман на стекло вешал. Каждый рассказывал историю, как в каком-то вылете он не взял талисман и его подбили. У нас в полку такое тоже было, но я, Фома Неверующий, считал и считаю, что от судьбы не уйдешь.
– Чему учили молодое пополнение?
– Прежде всего должен быть четкий строй. Звено – это боевая единица, прикрывающая себя единым огнем. Максимальная осмотрительность. Летчик должен видеть не только впереди, но и что творится у него сзади. Самое главное – видеть хорошо ведущего и выполнять его команды. Ну и, конечно, нужно знать особенности пилотирования самолета. Пе-2 самолет строгий, ни в коем случае нельзя терять скорость, иначе ты будешь на лопатках. Если на посадке допустил «козла», он сразу валится на левое крыло. Выправлять надо рулем поворота. Ногу дал – выправил. Нельзя отдавать ручку. Надо ее зажать в нейтральном положении, а потом досаживать, и он легко садится.
– Не посылали на штурмовку?
– Нет. Самолет совершенно неприспособлен. Чем штурмовать? ШКАС и БС? Маловато.
– Командир полка много летал?
– Нет. Летал там, где менее опасно, но бомбовую нагрузку меньше не брал.
– Как Вы относились к немцам?
– Как к противнику, противоборствующей стороне.
Надо сказать, что летный состав жил относительно неплохо – нам давали хлеба 600 граммов, были американские консервы, а вот техники голодали, я уже не говорю о простых жителях. На них страшно было смотреть – ходячие трупы. Они приходили к нам на аэродром, и мы чем могли подкармливали.
Продукты нам выдавали по талонам. Если ты их потерял, то должен составить рапорт с описанием, где и по какой причине. И вот как-то, еще летом 1942 года, пришли данные, что якобы у противника на Ладожском озере появились торпедные катера. На разведку послали экипаж Боровикова. Одного, без прикрытия. Он на такую высоту забрался, что у его штурмана Гриши Давиденко пулемет замерз. Как они потом рассказывали, к ним пристроился «мессер» и на пальцах спрашивает: «Сбить с одного захода или с двух?» Ну они ему в ответ кулаком погрозили. Идут с принижением, выжимая максимальную скорость из машины. С первого захода немец вывел из строя один двигатель, со второго – другой. Приводнились в Ладожское озеро, «мессер» их добивать не стал и ушел. Стали выбираться, а колпак в полете сбросить забыли. В полете его струей воздуха легко срывает, а на земле попробуй открой! Штурман щупленький был – выскочил через турель, а Боровиков, сам парень здоровый, задержался, а тут жилет стал наполняться. Но вот что значит жить захочешь – сделаешь! Он вылез через турель штурмана! А тут в кабине талоны на питание всплыли. Он обратно! Чуть не утонул с самолетом. Спасли их рыбаки. Подобрали.
Весной 1943 года наша шестерка вывела из строя Нарвский мост, но примерно через месяц немцы его восстановили. В начале июня пришел приказ освоить полеты на Пе-2 ночью. На нем и днем не так-то просто летать, а тут ночью. Тренировались я, два комэска и командир полка Курочкин. Так четверкой в ночь на 19 июня мы и полетели. Это был мой 76-й боевой вылет. Комполка еще сказал: «Слетаем и буду представлять тебя на Героя». Отбомбились с горизонтального полета. На отходе от цели мой самолет был подбит. Шел, сколько мог, на одном двигателе – посадочные щитки выпущены на пять градусов, скорость в пределах 300 километров в час. Меньше нельзя – упадешь.