Когда я заканчивал 9-й класс, меня приняли на летное отделение в аэроклуб (в нем было четыре отделения: летное, штурманское, техническое и связи). Начали летать на самолете У-2. Однако совмещать обучение в школе и аэроклубе не получалось, и мне пришлось перейти в вечернюю школу. С отличием закончил оба учебных заведения. Куда дальше? Конечно, только в «Качу» или «Ейск». В то время это были лучшие школы летчиков. Но… у меня умерла мама, которую я очень любил. Отец у меня умер давно, мама вышла замуж второй раз. После ее смерти я остался с отчимом и дедушкой. Три Константина. Дедушка – Константин Семенович, отчим – Константин Тимофеевич и я. Перед смертью она попросила, чтобы я поступил в медицинский институт. Я пообещал. Когда пришел со школьным и с аэроклубовским дипломами, весь в мечтах о летной карьере, отчим меня осадил: «Ты что?! Забыл, что тебя мама просила перед смертью? Раз обещал, выполняй обещанное». И я поехал в Минск сдавать экзамены в медицинский институт. Там был большой конкурс, но как-то проскочил, и меня приняли. Начал учиться. Стал заниматься в научном кружке, дежурил в институте травматологии. Мне уже понравилось. Я уже мечтал о том, как стану хирургом.
А тут зимой 1939 года началась финская война. В Минске проводились большие студенческие соревнования по лыжам: гонка на 50 километров для мужчин и 25 километров для женщин. Всех ребят, которые показали приличные результаты в этой гонке, в том числе и меня, попросили проехать в ЦК комсомола. Там нам сказали: «Ребята, идет война, вы хорошие лыжники, надо писать заявление добровольцами на фронт». Куда денешься? В то время было так: хочу – это одно, а надо – это другое. Приехали в Оршу, где формировались лыжные батальоны. Наш батальон был сборный, из студентов разных институтов, а второй батальон состоял из студентов института физкультуры. Присвоили мне звание старшины и назначили санинструктором разведвзвода. Пройдя небольшую подготовку, мы отправились на фронт. Но нам повезло – батальон в боях не участвовал. Только лишь в охране при армейском штабе. Ходили на передовую, занимали позиции. Нас вооружили японскими автоматами. Обалдеть! Очень паршивые. А вот второй батальон с ходу бросили на передовую – и ребята почти все погибли…
Вскоре война окончилась. Вернулся в институт. Продолжил учебу. Сдал летнюю сессию. Иду, вижу объявление: «Соревнования на планерах в местном аэроклубе». Я решил поучаствовать. Пришел в минский аэроклуб, захватив с собой два диплома, планериста и летчика, и мне разрешили. Воскресенье, хороший денек. Программа большая – полеты на дальность, на время, пилотаж. Летали на Г-9, хорошем пилотажном планере. Забуксировали на 2000, я пару фигур закрутил, вошел в воздушный поток, развернулся. Одним словом, в конце соревнований даже наградили красивой медалью на подвеске. Собрался уезжать на каникулы домой, а тут – просьба зайти в ЦК комсомола. И опять тот же разговор: «Стране нужны летчики». – «Ребята, я уже почти врач. Три курса окончил. Хочу быть врачом». – «Стране нужны летчики. Пиши заявление». Что делать? Написал. Тут же в военкомат, и в Харьков. Приезжаю в Рогань, прошел отборочные экзамены и тут узнаю, что это не летное, а штурманское отделение. Пошел к начальнику училища: «Я почти летчик. Мне бы на летное…» – «Кругом! Пошел вон». Вот так я стал курсантом.
Проучились год по ускоренной программе. Небывалая была гонка. По 12 часов в день учебы! Из них один час тренировки в приеме-передаче, один час самоподготовки и 10 часов за партой. Кроме того, строевая подготовка, и чуть ли не через день физподготовка, которую я бы назвал скорее программой выживания: рукопашный бой, основы выживания в экстремальных условиях, турник, батут, кольца. И так два часа. Нас готовили к войне, которая не заставила себя долго ждать.
Училище эвакуировали в Красноярск. Там поселили нас в пехотной казарме и опять начали учить, а нам уже хочется на фронт. Тут приехала госкомиссия, шустренько провели экзамены. Отобрали двенадцать отличников и направили в действующую армию. Среди этих выпускников был и я, старшина. Тогда уже выпускали сержантами. Для летного состава приказ Тимошенко № 0362 был трагедией. Многие поступали с прицелом стать командирами, хорошо зарабатывать, а тут этот приказ… Чего только не было – вплоть до самоубийств… Одним словом, двенадцать отличников попали в действующий полк, который был сформирован из летчиков – инструкторов аэроклубов. Только командиры эскадрилий и звеньев были из ВВС. Получили У-2 из аэроклубов. Разобрали, погрузили в эшелоны и поехали в Москву.
– Как Вы отнеслись к назначению на У-2?
– Нас учили самолетовождению на всех типах, которые были в училище: Р-5, Р-10, СБ, ДБ-3. Новые, хорошие машины. У нас У-2 и не было. А тут… В общем, приехали мы на станцию Монино и начали собирать и вооружать наши самолеты. Поставили пулемет на турели в кабину штурмана. Причем пулеметы были двух типов: ШКАС и ДА. Для стрельбы из них штурман должен был встать в полный рост. Установили четыре бомбодержателя. Вначале даже прорези в крыле для прицеливания не было. Все на глаз. Потом Леня Петухов, наш инженер по спецоборудованию, придумал вырезать кусок плоскости, заделать его, чтобы не повредить аэродинамику, поставить штырьки. Получился прицел.
Первый боевой вылет был невероятно удачный. Нам приказали нанести бомбовый удар по немецкому аэродрому близ деревни Кувшиново, недалеко от Медыни, на котором базировались бомбардировщики Ю-87 и Ю-88. Они нас не ждали, и когда мы полком по ним врезали, то, по агентурным данным, сожгли 23 самолета! Обалдеть! Вернулись радостные: «Ну все! Сейчас мы возьмемся – и войне конец!» Эта эйфория закончилась буквально на следующий день, когда мы потеряли первый экипаж.
Стали думать, как усилить вооружение. На несколько самолетов поставили два пулемета, стрелявших через винт, но очень плохо получилось. Попытались поставить ШКАСы на плоскостях – они заедали. В общем, остался пулемет у штурмана. С моим летчиком, Федей Масловым, я выполнил 33 вылета. Как раз началось наше наступление под Москвой, и мы его поддерживали. Начали нести потери. Но почему-то гибли летчики, а штурманы оставались. Меня и Васю Корниленко вызвал к себе командир полка: «Я знаю, что вы окончили аэроклубы, почти готовые летчики. Потренируетесь и будете летать. Согласны?» – «Да». Мы потренировались два дня и три ночи – взлет-посадка, пилотаж, бомбометание. А потом пошли на боевые вылеты. С этого момента я нащелкал 997 боевых вылетов, а те 33 мне так и не зачли.
– В первых вылетах сколько брали бомб?
– Вначале возили 200 килограммов – либо две сотки, либо четыре по полсотни, в зависимости от цели и задачи. В 1943-м нам на испытание прислали РСы. Хорошая штучка. Сначала поставили два вперед, два назад, а потом четыре вперед и два назад. Вперед, понятно, для поражения цели. А назад, чтобы истребителей отгонять, а то просто донимали. Немцы РСов как огня боялись. Близко не подходили, пытались издалека стрелять. Поставили нам ночной коллиматорный прицел. Это такая трубка с перекрестьем внутри, через нее хорошо цель видно.
Насколько это точное оружие? Ювелирная точность. Когда мы только тренировались, в качестве мишеней использовали стога с сеном, недалеко от аэродрома. Начальник воздушно-стрелковой службы не пускал меня на мишень, потому что я ее раскидывал РСом с первого захода.