Чарльз присел на диванчик, стоявший напротив диализатора.
"Как она только все это выносит? — в тысячный раз задавался он вопросом, глядя, как Джули улыбается и даже хихикает, перелистывая книгу. — Как только ей удается не сойти с ума?"
И как долго может все это продолжаться? Скоро что-то должно сломаться. Чарльз не представлял себе, как девочка сможет продолжать жить с этим и дальше, всю свою остальную жизнь. Ведь это какой-то ад кромешный...
...трижды в неделю по три часа быть подключенной к аппарату. Чарльз всегда старался приурочить эту процедуру к вечернему времени, потому что Джули все это слишком утомляло. Ей приходится отмерять каждую унцию жидкости, чтобы не перегружать ее и без того слабую сосудистую систему. А диета — строго ограниченное количество соли, белка и фосфора, что означало: никакой пиццы, ничего молочного, ни мороженого, ни маринадов, ни копченостей и всего того, что так любят дети. Джули всегда была анемична и утомлена. Она не могла принимать участия ни в каких видах школьной деятельности, требующих длительного напряжения. Разве это жизнь для ребенка?
Но и это еще было не самым страшным. Как и все дети, которые долгое время живут на гемодиализе, Джули не могла полноценно расти и развиваться. Достигнув подросткового возраста, они начинали отставать в своем развитии, оставаясь низкорослыми, со слабо развитыми вторичными половыми признаками. И это в конечном счете оказывало на них мощное эмоциональное воздействие. Джули еще не подошла к этой отметке, но вскоре болезнь скажется и на ней. Уже сейчас она выглядела слишком маленькой для своего возраста.
Чарльз внимательно посмотрел на Джули — у девочки были большие карие глаза и волосы цвета воронова крыла. Она так красива! Совсем как мать. Какое счастье, что красота — это единственное, что она унаследовала от этой проклятой суки! Чарльз заскрипел зубами и постарался выбросить из головы воспоминания о своей бывшей жене. Каждый раз, когда он думал о ней или кто-нибудь поминал ее имя, он чувствовал, что в нем просыпается жажда насилия.
Она не должна была уходить. Очень трудно приходится родителям, имеющим ребенка, страдающего хроническим заболеванием почек, хотя многим достается удел и похуже. Господи, вот же пример — Сильвия. Ведь она усыновила ребенка-аутиста! Если бы только его бывшая жена была похожа на Сильвию — какая жизнь могла бы у них быть!
Но нет смысла мучить себя подобными домыслами. Он уже и так не первый год пережевывал их. Существуют и более важные задачи, которые нужно решать здесь и сейчас.
Вот например, час тому назад звонил врач Джули — нефролог. Даже сегодня, спустя несколько лет после того, как ее организм отторгнул пересаженную почку, уровень цитотоксичных антител у нее все еще очень высок. А пока уровень антител не снизится, вторичная пересадка вообще невозможна.
И так Джули жила изо дня в день, выдавая свою стандартную порцию мочи — примерно в одну унцию, — постоянно чувствуя себя усталой и трижды в неделю проходя здесь, в этой комнате, сеанс гемодиализа. В представлении Чарльза это было совершенно невозможное существование, но такова была действительность.
Некоторое время он еще сидел перед телевизором, а когда в 8.30 вечера вновь посмотрел на Джули, та уже спала. Подождав, пока раствор в аппарате иссякнет, Чарльз отключил девочку от диализатора, забинтовал ей руку и отнес в спальню. Там он переодел ее в пижаму и накрыл простыней.
Он сидел, гладя дочку по голове, и глядел на ее невинное личико. Вдруг она пошевелилась и приподняла головку.
— Я забыла помолиться.
— Ничего страшного, малышка, — улыбнулся он, и девочка заснула снова.
«Все равно никто не слышит ее молитв».
Его всегда поражало, как только люди могут верить в божественное провидение, когда такое множество детей в этом мире страдают с самого первого дня своего рождения.
Для него Бога не существовало. Существовали только Джули и этот окружающий их двоих мир, сегодня и — надо надеяться — завтра.
Чарльз поцеловал девочку в лоб и погасил свет.
Пациент явно лгал.
В карточке он был записан как Джо Метцгер, тридцати двух лет, жалующийся на хронические боли в спине. Сказал, что нуждается в излечении от спинной боли.
Он сам изобличил себя, требуя лекарства. Алан решил, что это скорее всего очередной наркоман, который хочет раздобыть что-нибудь вроде дилаудида или перкодана. Он уже не раз встречался с подобными типами: постоянные боли, всегда аллергия к ненаркотическим обезболивающим средствам, канючат одно и то же:
— Не действуют никакие лекарства, кроме одного сорта пилюль — такие желтые, и название оканчивается на что-то вроде «эндо».
— Ну да, конечно.
Возможно, Алан не был бы таким подозрительным, если бы накануне он не выглянул в окно и не увидел, как этот Джо Метцгер с его «ужасными болями» в спине бойко выскочил из своего двухместного маленького «фиата».
— Какого рода лечение вы имеете в виду? — Он перечислил различные методы обследования — миелограммы, компьютерная томография и т.д. — а также консультации у крупных специалистов-ортопедов. — Чего вы ждете от меня, чего вам не предлагали в других местах?
Джо Метцгер улыбнулся. Это была искусственная улыбка, какую он мог увидеть на лице актеров Джерри Махони или Чарли Мак-Карти. Он был раздет до пояса, и ремень на джинсах был расстегнут. Густые волосы торчали во все стороны, а верхнюю губу украшали вислые усы. Довершали картину старомодные очки в проволочной оправе, что придавало ему вид выходца из шестидесятых годов.
— Мне нужно исцеление — вроде того, что вы сделали с ишиасом Люси Берне пару недель тому назад.
«О, проклятие!» — подумал Алан. Он не помнил Люси Берне, но знал, что нечто подобное может произойти рано или поздно. Он, конечно, не мог думать, что он будет совершать эти свои маленькие чудеса и молва об этом не будет распространяться.
Он, конечно, пока еще не мог сделать слепого зрячим — хотя у старой мисс Бингамтон после того, как он обследовал ее, исчезла катаракта, но он излечил от глухоты и совершил много других вещей, которые он сам не мог назвать иначе, как чудеса.
Он пока еще не умел владеть этой силой и сомневался, что когда-нибудь сумеет. Но за последние недели он многое об этом узнал. Эта способность посещала его дважды в день и продолжалась приблизительно около часа. Эти два часа отделялись друг от друга промежутком в 12 часов, но не точно. Таким образом, он владел этой способностью в разное время каждый день и примерно на 40 — 70 минут позже, чем в предыдущий день. С каждым днем этот «Час целительной силы», как он теперь называл это, смещался по времени. Это происходило в последовательности, которая не соответствовала никакому известному в медицине биоритму. Он уже не пытался объяснить это явление — он просто пользовался этим.
Он очень осторожно пользовался своим новым даром — не только из соображений секретности, но также и ради безопасности пациентов. Ведь не мог же он, например, предписать какое-нибудь новое лечение больному диабетом, привыкшему к инъекциям инсулина, в противном случае пациент мог бы утром принять обычную дозу инсулина, а в полдень уже его постиг бы гипогликемический шок. Алан никогда ничего не обещал своим подопечным, используя свою целительную силу, и даже не намекал на то, что владеет ею. Он делал все возможное, чтобы исцеление выглядело как простая случайность, счастливое совпадение, и всячески камуфлировал какую бы то ни было связь его со своим непосредственным вмешательством.