— Прекрасно. Тогда разрешите и мне задать вам один вопрос.
— Задавайте. — Под его пристальным взглядом она стала чувствовать себя несколько неловко.
— Насчет Джеффи.
Сильвия поняла, к чему он клонит, и испугалась.
— Что насчет Джеффи?
— Я думал о нем с того самого момента, как убедился, что действительно обладаю целительной силой. Но я не знал, как сказать вам об этом. А вы больше не приводили его ко мне с того самого вечера, когда у него заболел животик. Не мог же я просто постучаться к вам в дверь. — У Алана было такое чувство, что он не находит нужных слов. Глубоко вздохнув, он продолжил: — Послушайте, я хочу испытать свою целительную силу на Джеффи.
— Нет! — вскрикнула Сильвия. — Ни в коем случае!
— Но почему?
Она и сама не понимала почему. Отказалась не думая. Ее пугала сама мысль о том, чтобы поставить Джеффи в зависимость от какой-то неведомой силы, в которую она и сама-то не верила. Во всем этом присутствовала какая-то мистика, и она пугала ее. Но это был не простой страх. Безымянный, беспричинный страх зарождался в ней, пока Алан говорил. Она не понимала, в чем дело, но чувствовала, что совершенно беспомощна перед этой силой. Кто знает, как подействует Дат-тай-ваона Джеффи? Даже если она просто вызовет надежды, которые потом не сбудутся, — это уже будет плохо. Ну а что, если она вообще даст обратный эффект и состояние Джеффи резко ухудшится? Нет, она не вправе рисковать жизнью Джеффи.
— Я... я не знаю, — пробормотала Сильвия, запинаясь. — Нет, пока еще нет. Вы же сами говорили, что не знаете пока, как эта сила действует. В этом уравнении слишком много неизвестных. А кроме того, все эти случаи, о которых вы упоминали, были связаны с физическими, а не психическими заболеваниями.
Алан задумался о чем-то, а потом кивнул:
— Возможно, вы правы. Вероятно, нам следует подождать. Решать вам. Помните только одно: я готов помочь Джеффи в любое время, как только вы попросите меня об этом.
— Благодарю вас, Алан, — сказала Сильвия, чувствуя, что испуг покидает ее.
Алан посмотрел на часы.
— Время не ждет. Я скажу Ба, чтобы он отвез вас обратно.
Сильвия вздрогнула. Алан становился все более и более забывчивым.
Она улыбнулась и напомнила, ему, что Ба уже уехал и что это Алан должен везти ее обратно. При том напряжении, которое испытывает сейчас этот человек — во-первых, из-за своей «целительной силы», а во-вторых, из-за всей этой газетной шумихи — немудрено, что он не может ни на чем сосредоточиться.
— Спасибо вам за то, что не забываете о Джеффи.
— О, я много думаю о нем. Если бы Томми был жив, ему сейчас было бы примерно столько же, сколько и Джеффи.
Он ехал на работу в приподнятом настроении. Наконец-то ему есть с кем поделиться мыслями о целительной силе. Как будто тонны груза свалились с его плеч.
Конечно, очень плохо, что не Джинни стала его слушателем и союзником. Он действительно испытывал большую радость от разговора с Сильвией — пожалуй, даже слишком большую. Он раскрылся перед ней даже шире, чем предполагал. Возможно, из-за того, что она видела, как он плачет. Алан всегда старался сохранить неопределенность в своих чувствах к Сильвии, хотя и понимал, что близится момент, когда придется внести в них ясность. Их отношения все глубже проникались интимностью — почти в той же мере, в какой росла стена отчуждения между ним и Джинни. Он не желал этого, но было бы бессмысленно отрицать очевидное.
Алан знал, когда началось это отчуждение. Он едва не проговорился об этом сегодня Сильвии, но вовремя спохватился. Это были сугубо личные проблемы, касающиеся исключительно мужа и жены, и Алан считал, что не имеет права рассуждать о Джинни за ее спиной.
Действительно, со смертью Томми что-то умерло внутри Джинни. Но это была только одна сторона медали. У Джинни очень сильно было развито чувство вины и стремление к самоистязанию, которое издавна отравляло ей существование.
Дело в том, что Джинни много курила во время беременности. Прежде, в течение долгих лет, она выкуривала по полторы пачки в день, но, забеременев, резко сократила количество выкуриваемых сигарет до одной-двух за сутки, и то исключительно с фильтром. Однако, когда в доме никого не было, она украдкой выкуривала и три, и четыре сигареты.
Сердечная недостаточность Томми не имела никакой связи с ее курением. Никотин, конечно, оказывает пагубное влияние на зародыш, но эта болезнь сердца не имела ни малейшего отношения к курению матери. Ее заверяли в этом врачи, педиатры и кардиологи, это подтвердил и акушер, и, наконец, это же без конца твердил ей Алан. Но ничего не могло убедить Джинни. Женщина внушила себе, что именно она виновата во всем. Год за годом она терзала себя нескрываемым чувством вины, наглухо замкнув какую-то часть своего существа и отказавшись даже подумать о возможности еще одной беременности. Раз и навсегда она решила для себя, что не сможет больше быть матерью. Вычеркнув из своего сознания память о Томми, она никогда не упоминала его имени, никогда не посещала его могилу. Как будто мальчика никогда не было.
Алан глубоко вздохнул. В глубине души он желал, чтобы что-нибудь подобное произошло и с ним. Может быть, это смягчило бы боль утраты, которая, казалось, никогда не заживет, раны, которая открывалась вновь и вновь ежегодно, 27 мая.
* * *
Парковочная площадка была забита автомобилями. В подъезде также толпился народ. Алан не заметил там знакомых лиц. Пока он подъезжал к тыльной стороне здания, все эти незнакомцы как-то странно глядели на него, и он был рад, что уже давно снял со своей машины табличку, гласившую «Доктор медицины». С него было достаточно, что его машину дважды взламывали и грабили. Он убедился, что преимущества, которые дает табличка доктора, не компенсируют ущерба, наносимого бродягами, жаждущими наркотиков и взламывающими замок его багажника.
У заднего крыльца Алана встретила медсестра по имени Дениз.
— Слава Богу, наконец-то вы здесь! — воскликнула она. Девушка была явно взволнована, лицо ее покрылось красными пятнами. — В приемной полным-полно новых пациентов! Я не знаю, что делать! Они все требуют, чтобы их приняли сегодня — прямо сейчас!
— Они что, не видят объявления «Пациенты принимаются только по записи»?
— Они не могут не видеть объявления. Но все они читали эту чертову газету — «Свет». Многие из них держат в руках экземпляр этой газеты и спрашивают — тот ли это доктор Балмер, о котором написано в статье. А когда я отвечаю. Что понятия не имею, они все равно требуют, чтобы их пропустили к вам или записали на прием. Я не знаю, как с ними еще разговаривать. Среди них попадаются грязные и вонючие. И, кроме того, они вытеснили наших постоянных пациентов.
Алан разразился проклятиями в адрес «Света» и лично Джо Метцгера, но прежде всего он проклинал самого себя за то, что допустил развитие ситуации в данном направлении. Он должен был предвидеть все это заранее.