Софья прищурилась.
— Та — ак… а ведь в тайне держали. Все‑таки дятел — птица вечная.
К чему тут дятлы, Василий не понял, но спорить не решился.
— Государыня?
— Все равно тебе с ней скоро рвать. Пропадешь чуть пораньше.
— Как скажешь, государыня.
— Они только на это намекали? Про остальное молчали?
— Очень им хочется, чтобы государь к французской принцессе посватался.
Софья кивнула.
— И намекают, что на Руси выхода к северным морям нету…
Софья кивнула.
— Ну, нету. Так это дело времени. Скажешь им, что царевна тебя слушает, а там, глядишь, и брата убедит. Да и насчет французской принцессы подумает.
— Как прикажете, государыня.
— А еще — почитай.
Софья положила перед Голицыным на стол несколько писем. Ничего особо важного в них не было, но все же…
— Потом перескажешь. Пусть думают… да, пусть….
Софья действительно подбрасывала Голицыну информацию. Не самую важную, но достаточно, чтобы убедить его 'покупателей' в приближенности боярина. Вот и сейчас Голицын читал письмо Никона, пару строчек Аввакума, в которых протопоп сообщал, что живется опальному патриарху вовсе даже неплохо — физически. Вот в остальном…
Тишь и глушь. И никакой власти. А тянет…
— И скажешь, что царевич колеблется — звать Никона обратно, али нет. Понял?
— Да, государыня.
Больше Софья на синеглазого красавца внимания не обращала. Хорош, да не тот. И вообще, ей никакого блуда не надобно. Честь беречь смолоду стоит!
Ее куда как более интересовало письмо от Ромодановского. Вот там была важная информация. А Голицын…
Ну что — Голицын!?
И без него проблем по уши.
* * *
— Чума!?
Алексей побледнел мелом. Софья смотрела спокойно и серьезно.
— Да, Алешенька. Но сам видишь, все сделали правильно. Не пошла дальше зараза черная.
— Да уж! Чего Ромодановский ждал?!
— Пару месяцев, чтобы убедиться, что миновала опасность.
— А ты уверена, что она миновала?
— Вполне. Иначе бы уже началось. Гонцы те же…
— Верно. Сонь, неужели никаких средств от этой напасти нету?
Алексей даже не задумывался, задавая этот вопрос. Как‑то привык он, что сестра знает многое. И не умолчит, ежели ее спросить.
— Вообще есть… хотя и сомнительное.
— Какое же?
— Ну, от чумы мы пока ничего придумать не можем, кроме карантинных мер. Ребята все правильно сделали. Огонь, банька, насекомых да крыс повывели, далеко заразу не пустили. Это хорошо.
— Кто придумал?
— Да там вообще история получилась. Мы же туда ребят отправляли в помощь Ромодановскому. Вот один из них, Митя…
— Светленький такой? Певун?
Алексей отлично помнил своих ребят. Года за три — так точно.
— Теперь седой.
— Как!? Заболел?!!
— Нет. Его очередь была прибывших переписывать, он и обратил внимание, что несколько человек вроде как больны. Сунулся, посмотрел, а там…
— Чума?
— Да. Он сразу же понял, он ведь и тут к лекарской науке тяготел.
— И?!
— Так он же царевичев воспитанник, а это статус, хоть и маленький. Тут же приказал закрыть все двери, никому не выходить, сам тоже никуда не ушел. Приказал, чтобы загородку снаружи заколотили, еду им через стену перекидывали с наветренной стороны, если кто хочет добровольцем пойти — пусть идут… и — ждать. А сам там остался.
— Какой молодец!
— Не то слово. — Софья потеребила ленту в косе. — там много чего было, он написал. И умирали у него на руках, и убить его пытались, и вырваться… спал с кинжалом в руке, по очереди со своей охраной и добровольцами, пошли ж туда некоторые этих татар лечить… Тогда и поседел.
— Сколько он там пробыл?
— Месяц для верности.
— Его наградить надобно.
— Надобно. Вот Ромодановский пишет, что готов его усыновить.
— Что!?
— Григорий далеко не дурак, понимает, что коли б зараза дальше пошла, Азов бы выкосило. Да и не факт, что Русь бы обошло. Так что Митька столько людей спас…. может, и самого Григория, чуме ж все равно, кого губить.
— Потому он так и проникся?
— да и к тебе подлизаться не прочь. Твой же воспитанник, если Ромодановский его усыновит, как бы на ступеньку ближе станет.
— Можно ли ему такое разрешить?
— Была б дочь у него, так ведь два сына… распри начаться могут. И в то же время, нам бы полезно было. Все ж на наших ребят косо поглядывают, а Ромодановский — фигура не последняя.
— И что делать?
— Митька действительно людей спас. Наградить его надо, по справедливости — быть бы ему дворянином, нет?
— Да.
— Почему бы и не Ромодановским, коли Григорий сам пожелал?
— Согласен. Но то ж не все твои придумки?
— Нет, конечно. Жалуем Митьке пару деревень, пусть будет боярином с вотчиной. И у Ромодановского дети спокойны, и Митька награжден, и опять же, новое дворянство. Дарованное за такую заслугу, что ее быстро не перебить….
— Лиса ты, Сонюшка…
Софья довольно прищурилась. Ну, лиса. И что? Зато умная.
Ей позарез надобно новое дворянство сформировать. Да не как Петр, из тех, кто с ним пил — гулял. Нет.
Конечно, он и умных много кого наверх вывел… Меньшикова Софья, кстати, помнила. Надобно будет найти его — и приспособить к делу. Ежели ты вор — воруй у того, у кого надобно! Вот!
Но не о том сейчас речь.
Митька будет хорошим новым дворянином. Умничка.
Сумел же разобраться, жизни не пожалеть, чуму на землю Русскую не пустить… попугать бояр — и продвинуть сей указ.
Никуда не денутся. А там… вторая ласточка, третья… глядишь — и прекратят шипеть на худородных. Федор Ромодановский за дело взялся рьяно, и это за царский интерес. А за свою семью он вообще всех порвет на части и скажет, что так и было. Собрать Ромодановских, поговорить с ними келейно, тайно. Коли согласятся все — собрать бояр.
Поговорить уже и с боярами.
И — продвигать указ.
Быть на земле Русский истинному дворянству. Быть!
Декабрь 1673 года.
— Ванечка!
— Лешка! Сонюшка!