Со стен замка на это с громадным удовольствием смотрели защитники, стараясь по возможности не мешать. То там, то тут вспыхивали стычки, казаки дрались отчаянно — и нескольким отрядам, человек по сто — сто пятьдесят, удалось вырваться и ускользнуть, но их было так мало. Не то три, не то четыре отряда… из более чем пяти тысяч!
И то вряд ли удалось бы им, но откуда‑то из леса вылетели всадники Володыевского, принялись рвать и резать татар, оказавшихся на острие их удара, конечно, серьезного боя они не приняли, откатились, как только татары вскочили на коней, но в суматохе и ушла часть казаков.
Все окончательно успокоилось только к вечеру — и тогда же султан узнал, что ссора с гетманом стоила ему больше десяти тысяч войска. Причем, казаки не разбирая, косили и турок и крымчаков. За один несчастный день он потерял больше пятнадцати тысяч человек. К тому же не самых худших…
Казаки, его люди…
Переправа, Жванецкий замок, теперь вот здесь — потери стремились к четверти войска, а он ведь даже еще боевых действий не начал! Да и татары постоянно жаловались, что на их разъезды охотятся, как на диких зверей. Скоро меньше, чем по сотне — две и в туалет сходить нельзя будет.
Свистнет стрела — и кто‑то валится с коня. И где искать негодяя?
Ляхи тут камень от камня знают, а им как? Каждый день человек по двадцать — да уносит, пан Володыевский даром времени не терял. А раненые?
Поход явно становился слишком затратным. Но уходить, не взяв даже Каменца?
Войска все равно оставалось больше семидесяти тысяч, если он сейчас повернет… бывали в Османской империи моменты, когда и султанов смещали.
Впрочем, на следующий день султан уже не был столь уверен, что желает оставаться под Каменцом. Пока стояла шумиха с казаками, кто‑то успел отравить четыре колодца. Так что слегло еще несколько тысяч человек, пали лошади — и лекари не были уверены, что люди оправятся от отравления.
Соединения мышьяка — они даже в малой дозе весьма токсичны.
Одним словом — боевой дух упал ниже низкого, выгоды война не обещала, но не уходить же?
Зато были довольны защитники крепости. Ян получил голубя от Володыевского и довольно разгладил усы. Показал письмо Барбаре, которая засветилась счастьем — Ежи жив! И не только жив, но еще и успешно действует. Еще бы парочку таких хитростей — и пусть нехристи друг друга перережут.
Увы, сильно на то рассчитывать не приходилось. Селим Гирей был послушен воле Османов, так что подставить его было затруднительно. Ему султан доверял, в отличие от Дорошенко, которого бесславно оттащили в лес, даже не позаботившись похоронить.
Уже потом, спустя пару дней, убитых казаков захоронили в общих могилах крестьяне, которым заплатил Фрол Разин — и заплатил щедро.
Он потерял в этой провокации около сотни людей, но помнил по имени каждого. Он лично просил крестьян, чтобы не бросили тела, он готов был сгрызть себя, но ведь вызывали только добровольцев. И честно предупреждали, что они могут — скорее всего! — не вернуться. Вернулись всего два человека из ста двадцати, которые пошли в лагерь, которые следили за происходящим и которые в нужный момент закричали и набросились на турок, заводя остальных. Они и погибли первыми. И эти‑то два не выбрались бы, да сознание потеряли от ударов по голове, а когда пришли в себя — отравили колодцы, которые были рядом и постарались выбраться. Благо, схватка кипела вовсю…
Единственное, что утешало Разина — царевич потребовал имена всех казаков, их записали на отдельном свитке, и он клятвенно пообещал поставить на этом месте памятник, на котором золотом выбиты будут имена всех героев. А кроме того семьям их будет на следующие пятьдесят лет назначена щедрая царская пенсия. Не придется ни голодать, ни побираться…
Они шли на смерть и погибли, как герои…
Осада еще продолжалась, но без прежнего огонька. А спустя неделю, которую Каменец героически продержался, наступило время для второго хода.
* * *
Селим Гирей отдыхал в обществе любимой наложницы, когда ему принесли письмо. Аккуратный свиток… простенький такой…
Мужчина прочитал его, удивленно вскинул брови, а потом кивнул своим татарам.
— Гонца ко мне.
И через несколько минут любовался спокойным видом Ивана Морозова, который стоял напротив татарского хана и так же изучающе смотрел в ответ.
Какой он — Селим Гирей?
Сложно сказать. Наверное главное в его облике — глаза. Черные, яркие, умные, затягивающие, словно водоворот. И властность, ощутимая почти физически.
Ваня ощутил, как пересыхает в горле.
Смогут ли они?
Справится ли он?
А потом перед его глазами вдруг встало, как живое, лицо Софьи. И не разумом, нет, каким‑то внутренним чутьем понял юноша, что опаснее тот, кто позволяет себе не показывать свою силу.
Улыбнулся.
И успокоился.
Селим Гирей же разглядывал стоящего перед ним мужчину. Не юношу, нет, Ивану уже за двадцать. Молодого мужчину. Высокого, с растрёпанными русыми волосами, спокойного, удивительно спокойного для того, чья жизнь в чужих руках.
Он… улыбается?
— Ты дерзок, русич.
— Мне встать на колени, государь?
— Я могу поставить тебя на колени. Но это ведь тебя не сломит.
— Это просто жест уважения, — Софьиными словами ответил Ванечка. — Это не имеет значения, если в жест не вложены истинные чувства.
— Вот как? Я могу сделать твои чувства истинными.
— Безусловно. Я не так силен, чтобы выдержать пытку.
— И все же пришел сюда. Зачем?
— Я пришел со словами своего государя. И с его предложением.
— Да, я видел. И это — тоже.
Селим Гирей коснулся свитка. Ленивым жестом повертел в пальцах выпавший на стол изумруд.
— Если позволите, государь…
Иван указал подбородком на небольшой кошель на своем поясе.
— Это мой государь посылает вам в знак своего уважения.
— Вот как?
Селим Гирей сделал жест рукой. Один из татар сорвал кошель с пояса юноши и бросил на стол пред повелителем. Открыл по его приказы — и на стол посыпались изумруды.
— Твой государь богат…
— И щедр. Вы не получите столько здесь. Речь Посполитая изнурена войной с нами. Какую добычу вы соберете здесь? Пара десятков баб, которые страшнее шайтана? Да разве это достойно великого хана, копыта коней которого попирают землю от моря до моря?
— Ты красиво говоришь, русич, но что за твоими словами?
— Здесь нет ни денег, ни славы. Великий хан, ты просто положишь здесь своих воинов. Они уже гибнут ради того, чтобы султан бросил подачку своим янычарам. Разве это правильно?