Софья смотрела в стену остановившимися глазами.
Вот так вот, дорогуша. Ты этого хотела? Получи и распишись! Ты в своей жизни много чего делала, а списки на казнь утверждать как‑то не доводилось. А надо…
А придется…
Хованский, наконец, разговорился, начали каяться и Долгоруковы, но истинное удовольствие Софья получила, читая признания старца 'Полоцкого'
Все верно, куда не пускают, туда и лезут. Вот протестанты как‑то на Москве были — в Немецкой слободе, а вот католиков… они тоже были! Но иезуитов не было! А хотелось.
Идея была неплоха — воспитать царское потомство в культуре Запада. Воплощение подкачало — и тогда, как это уже не раз бывало, они решили пойти через кровь.
Да, не раз.
Не первый раз случались странные и необъяснимые смерти государей, их жен, их матерей, вспыхивали необъяснимые бунты, предавали и били в спину самые, казалось бы, верные…
Сейчас она встала на пути этой силы. Именно она.
Софья прислушалась к себе. Да нет, гордости не ощущалось, ощущалось желание… танцевать!
Да, именно так! Встать с кресла, пройтись по кабинету в вальсе… видит Бог, если она будет жива — она обязательно научит всех танцевать вальс! Великий, бессмертный вальс — и его король да будет бессмертен вовеки!
Ничего удивительного в ее реакции не было — организм, получивший сильный стресс, защищался всеми средствами. Переключал разум… но ненадолго, совсем ненадолго. Софья, в любой из своих жизней, была воительницей — и большей радости, чем схватка с достойным противником, для нее просто не было. Да, в этой битве победительницей она не выйдет, но иногда ничья — более, чем достойный результат. Только представить себе — орден иезуитов, который, говорят, и в двадцать первом веке отлично себя чувствует, и одна — единственная соплюшка против них. А ведь они сейчас в силе, сожрут и облизнутся…
Софья чуть поежилась.
Пусть попробуют!
Не будем слишком самонадеянны, но на ее стороне играет расстояние — и обычаи. И то, и другое не даст иезуитам спокойно шляться ни по Москве, ни по Руси. Тем более, Симеон, оказавшийся недостаточно крепким, чтобы выдержать пытку и достаточно сильным, чтобы не сдохнуть (берег себя, нечисть иезуитская, небось, следил за здоровьем!) закладывал всех, кого мог вспомнить.
Два десятка иноземцев, которые весьма уютно чувствовали себя в Немецкой слободе.
Софья подержала лист кончиками пальцев, быстро поставила росчерк и печать.
Арестовать их поручим Патрику Гордону — это его территория.
Бояр будет арестовывать… м — да, а хоть бы и Ежи Володыевский! Он сейчас здесь, он знатный шляхтич, так что урона чести тут нет никакого. А вот остальное…
У него нет преклонения перед боярами, он не привык с детства шапку гнуть. Скажут — тащить и не пущать, так он и сделает. А кто сопротивляться будет, так и в зубы можно…
Бояр?
Так не царя ведь! За такие выходки Алексей Михайлович об них бы посох обломал! А она девушка хрупкая, нервная, она посохом не может. Придется уж по — простому…
Второй росчерк занял свое место.
Далее…
Стрелецкие полки надо расформировывать — и переделывать в другие. А еще…
Вот последний список был самым неприятным. Но — необходимым. Примерно двести человек, которые в той или иной мере знали, что и как будет, которые мутили народ и подбивали стрельцов…
Двести. Человек.
А ведь они не на елке выросли. У них есть семьи, жены, дети, которые останутся без кормильца — и брать таких детей в царевичеву школу — губительно. Самой волка растить, который тебе в глотку вцепится?
Но и…
Как же быть, как быть? Помиловать? Народ не поймет. Да и потом, они ведь опять начнут бунтовать, думая, что мягкость — признак слабости. Только доделывать придется Алексею, а она это брату не оставит. Пусть у него будет поменьше таких кровавых приказов.
Казнить, нельзя помиловать. Запятая была проставлена.
Но все‑таки девушка взяла перо и принялась чертить дальше.
Значит так. Казнить. Имущество на Москве отобрать в казну. Это однозначно. Жен и детей… куда?
Что‑то мелькало в голове у Софьи, кажется, Петр Первый когда‑то вешал стрельцов чуть ли не тысячами? Но что случалось с их родными потом?
Она не помнила…
Итак. Женам предоставлялся выбор. Либо их принимала обратно их 2семья — еще одна проверка на вшивость. Ведь ежели стрельчиха в замужестве позабыв про родню, вела себя не по — божески, кто ее обратно примет? Причем, родные стрельчих должны были прийти к царевне и подать челобитную. Поставим для такого случая ящик или кого из учеников посадим, пусть учатся…
Это первый вариант.
Второй же…
Монастырь.
Безоговорочный.
А дети?
Опять‑таки, ничего лучше Софья не могла придумать. Значит, будем расформировывать семьи. Младших детей — к царевне Ирине, в ясли. Старших же…
Мальчикам дать возможность искупить свою вину на службе короне. Девочкам дать приданое и выдать замуж. А до тех пор распределить их по одному человеку, по разным семьям. По разным городам, по деревням… Да, ненавидеть будут. Но и выбора у нее нет.
Самый простой вариант — на Соловки или на все четыре стороны, но это — убийство. А тут…
Софья выдохнула — и решительно завершила лист своей росписью. Поставила печать.
На Алешку она это не взвалит. Она‑то — огонь и воды прошедшая баба, которая в двадцать первом веке перестройку видала, путчи, демократов и прочую шушеру — и то ей тошно и гнусно. А мальчишка?
Пусть хоть как потом назовут, переживу.
* * *
Второе войско под командованием Яна Собесского, двигалось навстречу царевичу Алексею. Они шли по берегу Азовского Моря мимо Миуса и Молочной, к Арабатской косе, затем по косе до устья Салгира, и вглубь Крыма.
Мужчине было тяжело воевать с татарами, но ведь ему многого и не требовалось. Вода была, а ему надо было всего лишь разорять их поселения — и с этим он справлялся, бесчинствуя между Кадскими и Молочными водами.
Что было богатством кочевников?
Скот. А потому войско Яна не испытывало нужды в пище. Вода также была, с налетами татар справлялись силами польских гусар. Легкая конница, вооруженная копьями, саблями, кончарами, успешно гоняла таких же легковооруженных татар, не подпуская их на достаточное для выстрела из лука расстояние, патрулировала окрестности вокруг войска — и отлично справлялась со своими обязанностями. Благо, пока для коней вдоволь было и еды и воды.
Самой большой неприятностью для Яна становились кишечные инфекции, от коих страдали люди. Но потом, мешая воду с вином, постепенно преодолели и это.