После неудачного налета на Чаплинку активность Фрайдорфской группы заметно снизилась — 22 и 23-го она совершала всего по 50 самолето-вылетов ежедневно (еще 38 и 26 вылетов в каждый из дней соответственно совершили самолеты армии). Атакам подвергались немецкие тылы, а также позиции артиллерийских батарей, которые в эти дни вели методичный огонь по советским укреплениям на перешейке. Вечером 23-го советские штурмовики вновь попытались «навестить» Чаплинку. Первую группу составили три Ил-2 и 10 И-16, вторую, которая атаковала спустя несколько минут, — две «чайки» и пять И-16. По докладу, на аэродроме удалось уничтожить три и повредить шесть истребителей и сжечь Ju-88. Еще три Bf-109 и один «юнкерс» якобы были сбиты в воздушном бою. Немцы подтверждают в эти сутки потерю единственного «мессершмитта», хотя известно, что машины, выведенные из строя на аэродромах, у них далеко не всегда попадали в итоговую статистику. Советская сторона лишилась в результате налета Ил-2 и И-16, кроме того, в эти сутки при штурмовке батареи пропал без вести один И-153. В результате столь интенсивной деятельности к утру 24 сентября — моменту перехода армии Манштейна в решительное наступление — в составе Фрайдорфской группы оставалось всего 70 самолетов, из которых лишь 38 являлись исправными (9/8 И-15бис, 2/1 И-153, 29/12 И-16, 8/6 Як-1, 3/0 Ил-2, 2/0 СБ, 1/1 Р-10, 2/0 Р-5, 8/6 МБР-2, 6/4 У-26). Сильно ослабленными оказались и 182, и 247-й иап, которые потеряли в сумме два МиГ-3, четыре ЛаГГ-3 и пять пилотов. Правда, как раз в эти дни состав ВВС 51-й армии несколько увеличился. С 22 сентября к боевой работе приступила разведэскадрилья 507-го бомбардировочного авиаполка (10 Пе-2), с 24-го — 103-й штурмовой (17 Ил-2) и 253-й истребительный (около 20 ЛаГГ-3) полки. Как и в других сухопутных частях, переучивание на новых машинах осуществлялось непосредственно перед отправкой на фронт (103-й шап с Су-2, 253-й иап с И-153), что обусловило крайне малый налет и незначительный боевой опыт.
Активность немецкой авиации над Перекопом, напротив, увеличивалась в арифметической прогрессии. Если 14 сентября на советские оборонительные позиции были зафиксированы лишь первые налеты небольших групп бомбардировщиков, то 17 сентября — уже 30—40, а 21—23 сентября — не менее сотни. Заместитель командующего 51-й армией генерал-лейтенант П. И. Батов, лично возглавлявший оборону перешейка, так вспоминал эти дни: «Над Турецким валом немецкие самолеты появлялись с утра и до вечера не оставляли в покое. Небольшими группами они заходили от Сиваша и, следуя один за другим, клали и клали бомбы по гребню. В морской дали скроется одна группа, а от Сиваша появляется следующая. Не оставалось, кажется, непораженным ни метра. Плотность бомбежки была такова, что однажды произошло прямое попадание в корабельную башню, поставленную на валу в качестве НП начальника дивизионной артиллерии… Как-то после особенно сильного налета, длившегося несколько часов, я поехал на Турецкий вал взглянуть, как дышит дивизия (перешеек обороняли пять батальонов из состава 156-й стрелковой дивизии. — М. М.). Самолеты только скрылись, и не везде унялась пыль. Гребень вала уже кишел людьми, они сновали и у его основания — кто тащил снаряды, кто боеприпасы стрелкам. Пробегали со своими делами офицеры-артиллеристы. «Мы график его изучили, товарищ генерал, — говорил красноармеец, — он долбит два-три часа, а потом у него перерыв на пятнадцать минут или же даже на полчаса. Тут уж спеши пополнить запасы».
Генеральное наступление Манштейна началось в пять утра 24 сентября. Первыми наносили удар немецкие бомбардировщики. Как вспоминал П. И. Батов, они наносили удары по советским позициям последовательно, группами по 35—40 машин (всего в первый день боев наблюдатели 156-й сд зафиксировали около 800 самолето-пролетов противника — в большинстве ударных машин). После них в дело вступила артиллерия, которая крушила оборону 51-й армии в течение двух с половиной часов. В самом наступлении принимали участие 46 и 73-я пехотные дивизии, усиленные большим количеством тяжелой артиллерии, несколькими дивизионами штурмовых орудий и саперными батальонами резерва главного командования (РГК). 24 и 25 сентября немцам удалось лишь захватить советский передовой опорный пункт — совхоз «Червонный чабан», но 26-го после огромных потерь 156-й дивизии не удалось предотвратить прорыв противника через Турецкий вал. Общую напряженность хода боев, а также роль, сыгранную люфтваффе, прекрасно передают воспоминания одного из немецких саперов:
«Наступление началось в 4.00 24 сентября 1941 года с мощной тридцатиминутной артиллерийской подготовки. Наша задача заключалась в том, чтобы приблизиться к заграждениям и проделать в них проходы для пехоты и штурмовых орудий. Это мы сделали, несмотря на сильный огонь противника, но затем нам пришлось залечь на два часа под огнем стрелкового оружия из дотов, находившихся слева и справа от нас, пока наконец не была поставлена дымовая завеса. Лишь после этого нам удалось приблизиться к дотам и взорвать их. Мы их подрывали три раза, и каждый раз после подрыва из них снова открывали огонь, пока мы не заметили, что русские перед подрывом уходят из дотов в тыл, в систему окопов. После этого с ними расправились ручными гранатами. Прорыв постоянно поддерживали с воздуха 45 Ju-88 и 45 Не-111. Они пытались разрушить линию долговременных огневых точек, что им удалось лишь отчасти… В дотах сидели, как правило, комсомольцы, которые воевали фанатично. 25 сентября 1941 года, после того как нам удалось продвинуться вперед на 600—700 метров, в пехоте были выбиты почти все офицеры, и ротами командовали унтер-офицеры. Вечером того же дня для усиления вперед был выдвинут самокатный батальон. Это произошло как раз в тот момент, когда огонь открыла тяжелая артиллерия русских. Под ее прикрытием весь гарнизон Преображенки отошел на юг, иванам это посчастливилось сделать почти без потерь. А самокатный батальон был уничтожен. За 26 сентября мы снова продвинулись на 700—1000 метров. Когда мы залегли на пашне, русские по всей длине перешейка одним взрывом открыли перед нами противотанковый ров около 3 метров шириной и 2 метров глубиной (речь идет о подрыве морских мин, которые использовались в качестве фугасов. — М. М.). От взрыва у нас полопались барабанные перепонки, но окажись мы метрах в 300 южнее, нам бы всем пришел конец.
Вечером 26 сентября мы вышли к Турецкому валу, который обороняли слабые подразделения. Русские, по-видимому, разбежались под налетами пикирующих бомбардировщиков. Едва мы переправились через ров, как нас со стороны Армянска атаковали тяжелые танки. Один из моих роттенфюреров, к всеобщему веселью, открыл огонь из противотанкового ружья — «пехотного дверного молоточка». Нас спасла румынская батарея тяжелых гаубиц, снаряды которой вырывали огромные воронки, и сталинским танкам пришлось ретироваться. Рядом со мной был унтерштурмфюрер Херман, передовой наблюдатель нашего артиллерийского полка. Потом нас отвели за Турецкий вал, и мы вместе с 1-й саперной ротой сняли с перешейка тысячи мин. Русские закопали там все, что может взорваться. Там были легкие противопехотные мины, противотанковые мины, артиллерийские снаряды и морские мины, разминирование которых для нас было в новинку».
Большую роль люфтваффе в осуществлении прорыва признавали и советские командиры. В «Отчете ВВС ЧФ за первые 6 месяцев войны» писалось: «Авиация (немецкая. — М. М.) тесно взаимодействовала со своими наземными войсками, и все наступательные действия войск активно поддерживались авиацией с воздуха. Она в течение дня непрерывно действовала на поле боя, бомбила и обстреливала расположение наших войск перед фронтом и артиллерийскими позициями и тем самым расчищала путь движения наземным войскам».