Что представлял собой вылет немецкого бомбардировщика в эти дни, дает представление письмо штурмана из эскадрильи 4/KG51 обер-ефрейтора Фридриха Шульца (Schulz) своим родителям:
«Перед нами показывается берег и Черное море. Мы изменяем курс на Севастополь. Из радиоприемника раздается голос командира эскадрильи: «Ида Мария — звену! Перестроиться в правый пеленг! После атаки сбор южнее Балаклавы на высоте 2500 м!»
Впереди появляется Севастополь. Первые облачка разрывов возникают справа рядом с самолетом. Я отворачиваю колпачки с бомб и выбираю бомбы на бомбосбрасывателе, потом показываю Вальтеру, нашему командиру самолета, цель — Северный форт, который мы будем атаковать с пикирования. «Сбрасываем с высоты 2000 м», — говорит Вальтер мне. Заслонки системы охлаждения закрыты, щитки выставлены, я включаю автомат пикирования.
«К пикированию готов!» — раздается голос Вальтера. «Готов», — слышится троекратное «эхо» в ответ. Машина наклоняется, мы круто летим к земле. Форт под нами становится больше, встречный ветер свистит за кабиной. Я смотрю на высотомер. 2500, 2200, 2100, 2000 метров. Я хлопаю Вальтера по колену. Сбрасываем! Словно от удара гигантского кулака, меня прижимает к креслу. Самолет идет круто вверх. «Бомбы упали!» — докладывает наш бортстрелок. Я выключаю автомат пикирования и выбираю следующие бомбы. На крутом вираже мы видим разрывы наших бомб в Северном форте. С правым разворотом набираем высоту. По нам бешено стреляют зенитки. Мы снова над целью. Снова пикируем на противника. Нажатие кнопки на штурвале командира самолета — и бомбы снова устремляются к цели. Машина выходит из пике и набирает высоту. Зенитки продолжают вести по нам бешеный огонь. Сбрасываем бомбы с горизонтального полета на мастерские. Я готовлю бомбовый прицел, выбираю бомбы и снова включаю бомбосбрасыватель, после чего не отрываю глаз от окуляра. Я вывожу цель на продольную линию, мастерские попадают в перекрестье, перевожу переключатель прицела, выставляю указатели угла зрения на конечную отметку, цель снова попадает в перекрестье, снова перевожу переключатель, выставляю отметки одна над другой — и вот цель снова в перекрестье. Я нажимаю кнопку, и бомбы падают в 50 метрах одна от другой. Я поворачиваю панораму назад, чтобы увидеть попадания. «4, 5, 6, 7, 8, 9 бомб. Отлично, горит!» — слышу я голос Ганса. В окуляр я вижу попадания в мастерские. От взрывов начинается пожар. Крутой вираж не позволяет мне следить за происходящим дальше. Я снова отворачиваю у бомб колпачки. Как сильно стреляет зенитная артиллерия, когда мы летим обратно к морю. Бум! Над моей головой что-то ударило. Я удивленно поворачиваю голову — в фонаре надо мной дыра. Другие тоже смотрят на нее с облегчением. И тут нам снова повезло. Мы подлетели к району сбора, где уже кружат две другие машины. В прежнем составе мы ложимся на обратный курс. На улицах Севастополя мы наблюдаем интенсивное движение транспорта. Образуются редкие облака, на нужном пеленге я нахожу музыку, и вскоре мы садимся на нашем аэродроме. После того как вылезли, замечаем попадание в радиатор. 1-й техник сразу же начинает устранять повреждение. На второе задание мы вылетаем на другом самолете. И так каждый день по шесть-семь раз над противником. Больше никакой другой жизни у нас нет».
Как видно из данного описания, советские истребители экипаж «юнкерса» не донимали. В тот день они сделали для прикрытия главной базы всего 39 вылетов (29 на Як-1, три на И-16 и семь на И-153) и провели несколько воздушных боев. В свой актив они смогли занести только «хейнкель» из I/KG100, сбитый объединенными усилиями Авдеева, Алексеева, Катрова и Данилко. В то же время «мессершмитт», якобы сбитый этими же летчиками, не подтверждается, как и семь самолетов, уничтоженных зенитчиками. Советская сторона в боях потеряла два Як-1 сбитыми (Данилко и Буряков выпрыгнули с парашютами), четыре «яка» и один И-16 — подбитыми. Кроме того, при посадке «як», пилотируемый летчиком Князевым, зацепился крылом за капонир и был полностью разбит.
Несмотря на серьезные потери, на следующий день летчики 3-й ОАГ совершили уже 62 вылета. В этот день противник снова бомбардировал позиции, шедшие вдоль ялтинского шоссе, но часть самолетов атаковала город. Пытаясь его защитить, летчики 3-й ОАГ вроде бы без собственных потерь (данные об этом могут быть неточны) сбили три и подбили шесть Ju-88. Немцы ничего не знают о «юнкерсах», зато признают потерю в бою с русскими истребителями Bf-109 из эскадрильи 8/JG77, пилот которого унтер-офицер Хайнц Рёлинг (Roehling) пропал без вести. Часть из указанных вылетов севастопольской авиагруппы была совершена для прикрытия обратного перехода лидера «Ташкент» и эсминца «Бдительный», которые накануне доставили в город 510 человек маршевого пополнения, 86 тонн боеприпасов и 12 тонн продовольствия. Утром над кораблями показались «хейнкели». Один из них был подбит Пе-2, а ДБ-3 сержанта Пельцова якобы сбил летающую лодку Do-24.
Всего в течение периода, когда велась артиллерийская и авиационная подготовка наступления, самолеты VIII авиакорпуса совершили 3069 самолето-вылетов и сбросили 2264 тонны бомб. Кроме того, на город обрушилось 23 800 зажигательных бомб весом 1,1 кг каждая [уточнить!!! — Прим. lenok555]. По советским подсчетам, германская артиллерия выпустила по территории СОРа 126 тысяч снарядов. Немцам, несомненно, удалось превратить Севастополь в руины, — было разрушено 4640 и повреждено около 3 тысяч зданий — но на этом их бесспорные успехи и заканчиваются. Потери войск СОРа оказались незначительны, их моральный дух — несломленным. Врагу удалось добиться определенного истощения сил и средств ПВО. 3-я ОАГ все еще продолжала существовать и бороться только благодаря перегонке новых самолетов с Кавказа, а плотность огня зенитной артиллерии заметно уменьшилась из-за нехватки снарядов. О том, сколько ей приходилось стрелять, легко понять из следующих цифр. Согласно отчету штаба ПВО ЧФ, в течение мая находившиеся в Севастополе зенитно-артиллерийские части израсходовали 13 485 снарядов среднего калибра (85 и 76 мм), 1869 снарядов к полуавтоматическим 45-мм орудиям и 4885 снарядов к 37-мм автоматам. В июне за весь период расход составил 67 193 среднекалиберных, 23 314 — 45-мм и 40 163 — 37-мм снарядов. В мае немецкие самолеты летали над СОРом на большой высоте, и потому было израсходовано всего 2565 патронов к зенитным пулеметам. Как же должна была измениться обстановка, если в июне их расход составил 804 тысячи, или в 321 раз больше?!
Советская ударная авиация действовала по старой схеме — ночью вылеты ДБ-3, СБ, УТ-16 и У-26 для бомбардировки войск перед передним краем, днем — 1—2 групповых вылета штурмовиков на аэродромы или автоколонны противника. Любопытно отметить, что ни в одном случае в данный период штурмовики не подвергались атакам истребителей противника. Все это говорит о том, что сплошной блокады аэродромов СОРа в этот период еще не существовало, и немцы сбивали в боях только те машины, которые сами шли в этот бой.
В заключение необходимо остановиться на одном курьезном случае, который до сих пор не получил необходимого освещения в исторической литературе. Все началось с выхода в свет мемуаров Манштейна, где он, в частности, написал следующее:
«В последние дни подготовки к наступлению я на короткий срок выехал на южный берег, чтобы ближе ознакомиться с положением 30-го армейского корпуса. Наш КП помещался там в небольшом бывшем великокняжеском дворце мавританского стиля, чудесно расположенном на крутой скале над берегом Черного моря. В последний день своего пребывания там я с целью ознакомления с местностью совершил поездку вдоль южного берега до Балаклавы на итальянском торпедном катере, который был единственным судном нашего флота. Мне необходимо было установить, в какой степени прибрежная дорога, по которой обеспечивалось все снабжение корпуса, могла просматриваться с моря и обстреливаться корректируемым огнем. Советский Черноморский флот не решился взяться за выполнение этой задачи, видимо, из страха перед нашей авиацией.