— Рехнулся?! Ни в коем разе… — Челбогашев заметно ослабел и уже с трудом ворочал языком: — Медицина сразу капнет…
«Да! Эскулапы тут, по-моему, уже бессильны… А с этим экземпляром, который ходит в моем теле, гораздо сложнее справиться, чем поначалу казалось, — вновь мелькнуло в голове у Думанского. — Непонятно, что там за субъекты, с которыми он связан, но уж куда серьезнее всей этой шайки-лейки „Святого Георгия“!»
Всю ночь, не смыкая глаз, Викентий Алексеевич просидел на кухне. Иногда он посматривал в угол — казалось бы, самое подходящее место для Святого Лика — но там холодным лунным светом поблескивал бесформенный, облупившийся по краям осколок зеркала, и, лишенный привычного образа и подобия Божия, точно обжегшись, бедняга мгновенно отворачивался, натыкаясь на постылое мурло. «А все ж таки не убил… Еще бы! Кто бы на его месте выстрелил? Но даже если и… кто бы попал?! Ведь в собственное тело, да что говорить — в себя самого, фактически!» К утру в голове адвоката мучительно созрел план, как можно замести следы Челбогашева и поправить «накрывшееся» дело (махнуть на все рукой было бы для Думанского-«Кесарева»-«Васюхи» убийственным безрассудством).
«Придется — увы! — нарушить закон и рискнуть свободой. Мало того — мне же никак не обойтись без этих проклятых воровских денег!» — выходя из дома, он брезгливо ощупал уже распечатанную пачку, которую «с барского плеча» всучил ему Сатин.
В солидной парикмахерской изрядно «запущенному» клиенту помыли голову, даже по петербургским меркам, недурно подстригли, спрыснув хорошим одеколоном, сбрили заново пробившуюся поросль под носом и на щеках, а вдобавок сделали маникюр, приведя в порядок заскорузлые ногти. Пробравшись задворками на Апраксин рынок, Викентий Алексеевич купил теплое фасонное пальто на вате, с облегчением всучив там же старьевщику-«халату» [89] замызганную бекешу с чужого плеча. В сапожной будке за грош почистили штиблеты. Думанский прошелся по многочисленным рыночным лавкам и магазинам, приобрел новую смушковую шапку пирожком и несколько приличных аксессуаров: приятной расцветки кашне, лайковые, на шерсти, перчатки, серебряные часы, дорогую самопишущую ручку. Здесь же он купил тисненую папку — бювар, в придачу десть [90] писчей бумаги хорошего качества, пару конвертов и несколько свежих газет. В кондитерской на Садовой, где Викентий Алексеевич позволил себе выпить чашечку горячего кофе с розанчиком, немец-буфетчик был подчеркнуто любезен и обходителен. «Разумеется, теперь я более-менее похож на приличного человека, — с горькой иронией заметил заметно приободрившийся, в некотором роде оживший адвокат. — Если бы так же просто можно было избавиться от самой кесаревской личины!» Он торопливо, с явным нетерпением достал из папки чистый лист и прямо за столиком сочинил короткое пронзительное послание, на этот раз, правда, по-французски. Запечатав и перекрестив, на улице отдал конверт первому же всегда готовому к услугам опытному рассыльному, судя по выправке и возрасту — отставному денщику.
По-прежнему стараясь избегать самых людных мест и обходя стороной городовых, Викентий Алексеевич добрался по Фонтанке до ближайшего странноприимного заведения — Александровской больницы.
— Позвольте представиться, мадам, — репортер «Санкт-Петербургских ведомостей» Голубев Петр Иванович, — кивнув, отрекомендовался он старшей сестре милосердия и, торжественно раскрыв роскошный кожаный бювар, извлек оттуда золотое перо: — Я, собственно, готовлю злободневную публикацию о неопознанных трупах для раздела городской хроники. Суть моего обзора будет заключаться в том, что город хоронит подобных покойников за свой счет, и, хоть дело это, разумеется, весьма благородное, однако влечет за собой большие расходы. Не исключено, что, прочитав об этом, какой-нибудь благотворитель поможет решить эту деликатную проблему. К тому же если в статье будут помещены приметы таких лиц, найдется, возможно, хоть кто-нибудь из родных. Понимаете, как это важно?
— Имеются у нас сейчас два таких безродных-беспризорных, сутки всего как поступили… да что толку писать про них? — Со вздохом махнул рукой санитар, охранявший покойницкую, куда Думанского по поручению прозектора провела сестра. — Если и есть у них кто, так газеты таковские навряд читают, да и не откликнутся: у нас ведь здесь только старичок бездомный — замерз ночью на улице прямо, да младенца новорожденного вчера выловили под мостом — упокой, Господи, души горемычные! Вот какие мамаши, с позволения сказать, бывают: родила да душку ангельскую и сгубила, извергиня! Страшно и подумать.
Спускаясь все ниже по Фонтанке, «репортер» посетил с «благородными» намерениями поочередно Кауфмановскую, Крестовоздвиженскую, Калинкинскую больницы… Весь день обходил он больничные морги, но подходящий «материал для статьи» нигде не попадался.
«Вот почти так же Чичиков гонялся за мертвыми душами: он для заклада, я из-за страховки — какая, в сущности, разница? Все из-за тех же пресловутых денег!» — мысленно сравнивал Думанский и от этих сравнений, а также от бесплодности поиска готов был впасть в отчаяние.
Только за Невой, в далекой Петропавловской больнице, ему наконец повезло. Мужчина лет сорока, прилично одетый: цвет волос, рост, комплекция — решительно все подходило!
— По всему видно-с, серьезный господин. Даже удивительно — третий день уж здесь, и никто не спохватился. Приезжий, верно, и документов при нем не имеется — печально-с, — участливо «докладывала» дежурная сестра. — Пишите-пишите, сударь: попал под конку, когда та съезжала с Троицкого моста. Наверное, новой столичной достопримечательностью полюбоваться хотел, зазевался, а тут его и… Умер у нас, не приходя в сознание. Операцию и не начинали-с, куда там — поздно уж было с операцией!
Важному «репортеру» позволили осмотреть труп, что он проделал очень тщательно, объясняя присутствующим, что для одной газетной статьи всегда требуется материала в три раза больше, чем сама статья. На самом же деле адвокату важно было изучить все приметы трупа.
Вечером, измотанный, но довольный своими «розысканиями», «Кесарев» вернулся к Никаноровне. Раненый, как положено бледный, по-прежнему лежал на диване. Хмуро, не здороваясь, спросил:
— Ну, достал? Где жмур?
— На Петербургской стороне. В больничном морге.
— КА-АК??? В каком морге???
Утром следующего дня эффектная молодая брюнетка в строгом темно-сером платье, откинув с припудренного личика дорогую вуаль, полупрозрачную и в частых мушках, буквально терзала главного врача Петропавловской больницы.
— Я уже просто не знаю что и делать — повсюду разыскиваю своего мужа. Он пропал без вести! Как зовут? Челбогашев, Дмитрий Алексеевич Челбогашев. Вы понимаете, это ужасно… Мы живем отсюда неподалеку — на Введенской. Три… Нет, уже четыре! Четыре дня как он уехал из дома, сказал, куда-то по делам службы, и вот — до сих пор не вернулся! Что мне делать? Я обошла уже все больницы. Может, он попал к вам без памяти и не назвал себя? С ним такое случается. Скажите же, доктор! Я уже вся извелась…