После закрытия конференции начались торжества её спонсоров в Вашингтоне. Уизнер направил свои «сердечные поздравления» всем, кто принимал участие в организации. В свою очередь, он принимал поздравления от своих политических покровителей. Представитель Министерства обороны генерал Джон Магрудер (John Magruder) высоко оценил Конгресс как «изящную тайную операцию, проведённую на самом высоком интеллектуальном уровне... нетрадиционный метод ведении войны в своём лучшем проявлении». Как сообщалось, сам президент Трумэн «был очень доволен». Чиновники американской оккупационной администрации в Германии выразились в том духе, что Конгресс дал «ощутимый импульс моральному духу Западного Берлина, но, как мы надеемся, наиболее важный эффект в конечном итоге ощутят западные интеллектуалы, с 1945 года находящиеся в состоянии политического дрейфа». Как утверждалось в одном докладе, Конгресс за свободу культуры «действительно побудил ряд видных деятелей культуры отказаться от своей утончённой созерцательной отрешённости в пользу решительной позиции против тоталитаризма» [171] .
Пожалуй, этот вывод был немного преувеличенным и предназначенным для того, чтобы разрекламировать Конгресс среди стратегов высокого уровня в правительстве. Несомненно, Хью Тревору-Роуперу и британской делегации ещё предстояло в этом убедиться. Сразу же после возвращения в Англию Тревора-Роупера догнали новости о том, что Государственный департамент США направил официальную жалобу своим коллегам в Министерство иностранных дел Великобритании, в которой говорилось: «Ваш человек испортил наш Конгресс». Этого было достаточно, чтобы подтвердить подозрения Тревора-Роупера о том, какую роль играло американское правительство в берлинских делах. Но проявилось также и раздражение официальных лиц тем, как Тревор-Роупер вёл себя. Джоссельсон и его начальство в ЦРУ поняли, что нужно прилагать новые усилия, чтобы завоевать симпатии британских интеллектуалов и побудить их присоединиться к проекту.
«Мы должны сделать так, чтобы по всему миру о
нас услышали в ходе большой кампании правды.
Эта задача неотделима и неотличима от других
элементов нашей внешней политики».
Гарри Трумэн (Harry Truman)
Несмотря на упорство некоторых британских делегатов, Уизнер был удовлетворён тем, что Берлинская конференция с лихвой окупила затраты. Хотя её будущее было по-прежнему неопределённым, теперь она вошла в официальный список пропагандистских средств ЦРУ, документирующий постоянно растущее число каналов и физических лиц, на которых могло бы положиться Управление. Неофицальное название списка - «орган Уизнера» раскрывает смысл того, как эти «ресурсы» должны были действовать: при нажатии соответствующих кнопок Уизнер мог сыграть на них любую мелодию, которую хотел услышать.
Уизнер вернулся к проблеме Мелвина Ласки, чьё важничание во время Берлинской конференции так сильно его разозлило. Его предыдущие команды по удалению Ласки от центральной сцены откровенно игнорировались, и он написал сердитый внутренний меморандум «Берлинский конгресс за свободу культуры: деятельность Мелвина Ласки», заявив, что повсеместное присутствие Ласки было «грубейшей ошибкой, что также признают наши лучшие друзья в Госдепартаменте... Она выявляет печальную тенденцию, видимо, более глубокую, чем я ожидал, поддаваться искушению удобства (делать всё как можно проще) и пренебрежение безопасностью и другими техническими соображениями первостепенной важности» [172] . Вердикт Уизнера был однозначен: пока упрямый Ласки не будет удалён из Конгресса за свободу культуры, ЦРУ не станет поддерживать эту организацию.
Меморандум Уизнера был передан в Германию по телеграфу. «Офицер УКП, который получил её, взорвался от негодования и телеграфировал в ответ выдержанную в театрализованном духе ноту протеста, но уже ничего нельзя было поделать. Ласки должен был уйти, и УПК искало повод, чтобы удалить его из проекта» [173] . Есть два возможных объяснения: либо у Ласки были какие-то отношения с УКП, и поэтому существовала реальная угроза его безопасности из-за того, что он отказался залечь на дно; либо он был, как сам всегда утверждал, независимым действующим лицом, и его удаление представляло первый из многих подобных случаев силовых методов воздействия со стороны ЦРУ. Офицером УКП, ответственным за удаление Ласки, был Майкл Джоссельсон, чья способность взрываться в ответ на провокации в будущем дорого ему обойдётся. Ласки и Джоссельсон к тому времени оказались уже тесно связаны друг с другом, и позже наблюдатели отметили, что эта связь была нерушимой. Психологию этой связи трудно понять: влияние Ласки на Джоссельсона, превосходившего его по всем статьям, было уникальным. «Джоссельсону иногда досаждала умышленная глухота Ласки, - писал один из участников Конгресса. - Иногда он раздражался отказом Ласки представлять себе последствия своих слов и действий, но в то же время смотрел на него с восхищённым снисхождением, даже с умилением» [174] . Некоторые люди воспринимали воздействие Ласки на Джоссельсона под углом Эдипова комплекса. «Джоссельсон обожал Ласки как сына, которого у него никогда не было, он всегда защищал его» [175] , - вспоминала Наташа Спендер. Ласки возражал против такой формулировки, предпочитая описывать их отношения с Джоссельсоном как «братские» [176] . В любом случае, Джоссельсон вскоре понял, что его театрализованная защита Ласки была плохой стратегией. Поэтому он согласился на требование Уизнера официально удалить Ласки из проекта, неофициально же он оставался ближайшим советником Джоссельсона на всём протяжении существования Конгресса. И за этим последуют другие награды.
После того как Ласки убрали с дороги, Уизнер решил утвердить Конгресс за свободу культуры в качестве постоянного органа. Его постоянный статус был одобрен Советом по анализу проектов УКП в начале 1950 года, и он получил кодовое название QKOPERA [177] . Одним из первых решений Уизнера стал перенос центра работы Конгресса из Берлина в Париж. Существовали мощные символические причины для сохранения аванпоста в Берлине, но считалось, что в этом месте слишком велики угроза безопасности и уязвимость для проникновения с другой стороны.