Совет по психологической стратегии рассмотрел «последствия казни Розенбергов, особенно влияние такого решения на психологию граждан за рубежом, а также его последствия для престижа и лидерства США» [386] . После этого Ч.Д. Джексон пошёл совсем другим путём. Хотя он и был уверен, что Розенберги «заслуживают смерти на электрическом стуле тысячи раз за то, что они сделали для этой страны», он твёрдо решил добиться от них признания вины. Это, безусловно, изменило бы весь ход дела. В переданном лично генеральному прокурору Герберту Браунеллу (Herbert Brownell) письме от 23 февраля 1953 года Джексон сообщал: «Стоит ещё раз попытаться расколоть хотя бы одного из Розенбергов... Чтобы расколоть Розенбергов, нужен не допрос с пристрастием, а, скорее, психиатрическое воздействие. Поэтому нужно пригласить какого-нибудь по-настоящему квалифицированного еврейского психиатра, скажем, д-ра Карла Бингера (Karl Binger), чтобы он попытался втереться к ним в доверие в течение следующих 30 дней. Если дело не продвинется, можно будет перенести исполнение приговора ещё на 30 или 60 дней, и так, пока мы не добьёмся успеха» [387] .
В мае Джексону пришла в голову ещё одна идея. В «докладной записке по делу» на бланке Белого дома он написал: «Я говорил с Браунеллом и попросил его оказать психологическое воздействие на Розенбергов и использовать при необходимости временную отсрочку казни президентом. Браунелл сообщил, что надзирательнице удалось снискать расположение и что он настроен оптимистично. Я убедил Браунелла, что охрана, надзирательница, тюремный доктор и кто-нибудь ещё должны рассказать им нюансы ситуации и игры, которая велась, и не позволять им импровизировать по ходу событий. Этот вопрос уже не относился к компетенции полиции. Браунелл согласился предпринять что-либо в этом направлении» [388] . Насколько глубоко надзирательница смогла войти в доверие, остаётся вопросом. Однако по последнему жесту Этель можно сделать вывод, что достаточно глубоко.
Назначая дату казни на 19 июня 1953 года, взволнованный Эйзенхауэр отметил, что он «поражён высказанными в письмах сомнениями» относительно приговора Розенбергов. Ему казалось «странным, что наша судебная система должна подвергаться нападкам в этом очевидном деле» [389] . Герберт Браунелл заверил Эйзенхауэра, что «дело не в сомнениях... разве что в технической стороне дела». «Обществу она неизвестна», - парировал Эйзенхауэр. На что Браунелл ответил: «Кто должен принимать решение - группы активистов или судебная система? Цель коммунистов - показать, что на Дуайта Эйзенхауэра можно оказывать давление» [390] . Теперь Эйзенхауэр раздражённо сказал Браунеллу, что его «беспокоят лишь честные граждане». Ч.Д. Джексон, наконец, вмешался и отметил, что некоторые люди не могут принять смертный приговор, потому что он не был вынесен другим осуждённым шпионам, например Клаусу Фуксу (Klaus Fuchs). На это друг Джексона Генри Кабот Лодж (недавно назначенный экспертом Эйзенхауэра по тактике борьбы с коммунизмом) ответил: «Всё можно легко объяснить». «Только не мне», - фыркнул Эйзенхауэр [391] .
Когда все надежды на помилование угасли, даже Майкл Джоссельсон призвал к милосердию. «Майкл считал, что они виновны, но выступал против смертного приговора, поскольку это было бы плохой рекламой. Он отправил личную телеграмму Эйзенхауэру с просьбой о помиловании» [392] , - вспоминала Диана. Кроме того, Джоссельсон организовал для Дениде Ружмона отправку обращения в Белый дом 13 июня 1953 года. «Ассоциация писателей, учёных и художников вместе с Международным конгрессом за свободу культуры обращается к вам с просьбой о помиловании Розенбергов, - говорилось в телеграмме «Вестерн Юнион». - Мы считаем, что такие действия с вашей стороны были бы в традициях гуманности западной демократии и послужили бы примером свободы во всём мире» [393] . Даже Папа Пий XII вмешался и попросил Эйзенхауэра сменить гнев на милость. «Мы все были подавлены во время исполнения приговора. Это было так глупо», - сказала Диана Джоссельсон [394] .
В конце июля Ирвинг Кристол получил статью Лесли Фидлера под названием «Постскриптум по делу Розенбергов». Фидлер, бывший член Лиги молодых коммунистов (Young Communist League) и Социалистической рабочей партии (Socialist Workers Party), в начале 1940-х годов отошёл от левых и теперь писал «злобные антикоммунистические эссе, полные таких двусмысленных психологических исследований и призывов к искуплению грехов всеми левыми, что Гарольд Розенберг был вынужден опубликовать длинное опровержение под названием «Туманный либерализм и преступное прошлое» [395] . Именно в этом ключе Фидлер изложил свои мысли по делу Розенбергов.
Фидлер обратил внимание, что изначально вовсе не коммунисты были заинтересованы в отождествлении себя с этой парой, поскольку она «слишком далеко зашла в шпионаже, и её вина была огромной». Он провёл границу между «фактическим» делом Розенбергов и вторым «знаменитым» делом Розенбергов. Что касается последнего, благодаря тщательно подобранной и вызывающей сочувствие мифологии они стали великомучениками в традициях Дрейфуса. Таким образом, как только «были подняты флаги галантной старины», люди с либеральными взглядами где бы то ни было стали жертвами «своего рода морального шантажа» [396] . Он продолжал обвинять коммунистов в страданиях и смерти Розенбергов, утверждая, что это произошло «по воле законодателей коммунистических взглядов и играло им на руку. То же самое можно сказать о каждом случае дискриминации негров в Америке, подтверждавшем их правоту». По словам Фидлера, он побывал в самом центре Европы, охваченной антиамериканскими настроениями. Он видел «лица коммунистической толпы, бушующей и скандирующей перед американским посольством» в Риме. «Ничего, кроме радости», она не выражала. «Смерть убийцам Розенбергов!» - скандировала толпа, после чего расходилась «посидеть за бутылочкой вина, довольная хорошо выполненной за день работой». Что касается Розенбергов, то они были «непривлекательны и злопамятны». В то же время они были «человечными», заботились о своих детях, «волновались по поводу операций по удалению миндалин и были заняты семейными разборками». Однако Фидлеру настолько претила эта пара, что ему было сложно судить о Розенбергах в рамках «человеческой» истории. Он продолжал заявлять, что, по сути, они «лишились всего человеческого» и представляли «официальное клише» вплоть до момента их смерти. «Эта пародия на мученическую смерть слишком абсурдна, чтобы действительно быть трагедией», - написал он. Комментируя письма супругов друг другу из отдельных камер в тюрьме «Синг-Синг», Фидлер, похоже, был глубоко оскорблён литературным стилем Этель Розенберг (или его отсутствием) и недостаточной сердечностью Юлиуса по отношению к своей жене и компаньону. «Мы привыкли к коммунистическим шпионам, убедительно лгущим в суде и изображающим из себя настоящих жертв; свежим примером является Алгер Хисс (Alger Hiss) [397] ; но нам всегда казалось, что они говорят правду своим жёнам, пусть в темноте и шёпотом». Оказывается, они могли общаться только с помощью кодов даже друг с другом. Таким образом, спрашивал Фидлер, если они не были «мучениками или героями» - или даже людьми... что им оставалось ещё, кроме как умереть?» [398] .