Шимун остановился, подняв здоровую руку. Молот хохотнул, но как-то… опасливо, шагнул назад. Морхольд же, заметивший движение там, где не стоило его ожидать, тихо осел на землю.
Ветер внезапно стих, в воздухе лениво закачались крупные белые хлопья. На мгновение все застыло. Кроме живого, тяжело дышащего Бурого, вожака уничтоженного Молотом стада.
Гигант, такой внимательный, почему-то его не заметил. Морхольд, не так давно привыкавший к фокусам Даши, даже не удивился. Ну, а что? Часто встречаются люди с третьим глазом? То-то.
Когда Бурый, твердо встав на ноги, взревел, Молот спохватился. Он даже успел повернуться. И тут темная рогатая гора сохатого сбила чудовище с ног. Поволокла ветвистой кроной рогов в кусты. Те затрещали, пропуская живой снаряд.
Морхольд, сопя, снова встал. На этот раз получилось гораздо лучше. Захромал к фургону, понимая, что это глупо. Прямо перед ним, чавкнув сырой землей и тающим снегом, шлепнулся рюкзак.
– Бери и уходи… – Шимун прислонился здоровым плечом к фургону. – Беги, человек. Пока он не вернулся… или я не передумал. Ты погубил мою семью.
Морхольд медленно поднял рюкзак. Подождал, пока к нему не прилетит лодка, и даже успел ее поймать. Жива, вставшая за Шимуном, смотрела строго. И не на Морхольда.
– Ты его привел, – она вздохнула, – и ты погубил всех. Иди отсюда, человек. Тебе не место здесь. А нам надо заняться нашими мертвыми.
Морхольд прицепил лодку к рюкзаку и, не оборачиваясь, пошагал в ту сторону, куда утром должен был отправиться фургон с живыми людьми. Или мутантами, без разницы. Главное, что с живыми.
* * *
Уже светлело, когда он понял, что Сок течет неподалеку. До моста оказалось далеко, но Морхольд все же думал про него. Пока не обернулся. В очередной раз не обернулся. И мост отошел на задний план. Близость же Сока с одной стороны радовала, а с другой – создавала проблему.
Там, позади, с последнего холма спускалась одинокая фигура. Пусть и медленно, но неотвратимо. Высокая, мощная, несшая на плече что-то длинное. А уж что именно, Морхольд прекрасно знал. Так что вариант один. Бежать до Сока, надеясь на то, что тот не встал, и быстро накачивать лодку.
Морхольд побежал не оглядываясь.
Уже подбегая к невысокому кургану, он почуял, что с Соком повезло. Морозца не было, и воздух густо пах рекой. Зеркальная лента уже мелькала впереди, показываясь из-за соседнего низкого холма.
Оскальзываясь на растаявшей наледи и раскисшей земле с тонкими пучками травы, Морхольд вскарабкался на курган. Сок лениво перетекал внизу. Беглец все же оглянулся. И понял, что надо еще прибавить ходу. Хорошо, что Сок здесь совсем даже не узкий. И, хотелось верить, глубокий.
Морхольд скатился по склону кубарем, споткнувшись и чуть не полетев вниз головой. Остановиться вышло практически у самой воды. Он присел, распуская тесемки, держащие лодку. Старую, китайскую, дерьмовую, но все же должную выдержать один-единственный заплыв к тому берегу.
– Давай, давай! – последний узел ему пришлось рвать зубами. – Ну!
Тесемка поддалась. Пахнущая старостью и пластиком, синяя с желтым лепешка разлаписто раскинулась у самой кромки густо-черной воды. Насос, привязанный к рюкзаку, он отцепил куда проще. С ним нечего церемониться и бояться, что проткнешь ножом. Бечевка, держащая «лягушку», треснула сразу.
Шланг Морхольд еле вкрутил трясущимися и практически отмерзшими пальцами. Несколько раз срывалась резьба пластиковой гайки, но он все-таки ее победил. И, отпустив скобу предохранителя, начал качать. Спина тут же ласково напомнила о себе. Но он качал.
Когда Морхольд закручивал пробку, с дрогнувшего кургана осыпалась земля от несущегося вниз Молота. Собрать весла беглец не успевал. Пришлось кинуть рюкзак в лодку, вбежать по колено в ледяную воду и, толкнув вонючую резину вперед, упасть животом на плавсредство, опасно наклонив корму. Но он все же успел. Практически.
Морхольд судорожно загребал черпаками, стремясь к противоположному берегу, когда над головой, шелестя, пролетело что-то темное. Потом звонко лопнуло и зашипело. На самом носу, у желтой блямбы с дыркой для швартовного линя, появился разрез. Вроде и не широкий, но расходящийся все дальше.
– Тварь! – в отчаянии заорал Морхольд. – Чтоб ты сдох, гнида!
Молот, величаво возвышавшийся по колено в воде, погрозил ему кулаком. Показал на что-то пальцем и вернулся на берег. А Морхольд, на мгновение запнувшись, посмотрел, на что ему столь любезно указали. И замер. На мгновение. А потом, почувствовав мурашки, пробежавшие от пяток аж до ушей, начал грести сильнее.
Воду, из черной вновь ставшую зеркальной, рассекал невысокий треугольник. Всего бы ничего, только под водой, откуда он торчал, бодро двигаясь к трепыхающемуся Морхольду, угадывалось продолжение. Судя по расходящимся волнам, продолжение большое и сильное. И явно голодное. А до берега оставалось метров пятнадцать, не меньше.
Десять… восемь… И тогда вода сбоку вскипела, выпустив наружу бугристую бурую спину, украшенную острыми шипами хребта. Желто-зеленые иглы как бы нехотя и с ленцой прошлись по пластику, с треском и шипением распоров его. Лодка вздрогнула, просела на один бок и почти сразу, не задерживаясь, пошла вниз. Вместе с Морхольдом.
Багира сменила одноглазого. Тот ушел к своему Сережке, чем-то шуршал в темноте, еле слышно ругался. Она не считала его на самом деле хорошим человеком. Вряд ли за последние десятилетия не водилось за странноватым мужиком грехов посерьезнее. И помощью мальчонке их не замолишь, не вымараешь из собственной книги Судьбы.
Женщина покосилась на окно. Дальнее, с выбитыми кусками фанеры, свистящее ветром. Ночь, начавшаяся очень рано, не сдавала позиций. Разве что дождь успокоился. За ее спиной сопело, храпело, ворочалось и делало еще кучу разных вещей спящее стадо. Стадо, к которому пришлось прибиться.
Багира не любила врать сама себе. Она не очень-то жаловала людей. Сейчас, во всяком случае. Раньше? Раньше все было по-другому. Тщательно выбранные маски не давали многим показывать самих себя настоящих. Война маски у людей не сорвала, нет. Война спалила их. Оставила лишь настоящие лица, не спрятанные за лицемерием. Пусть иногда и превращенные шрамами в кусок оплавившегося сыра, но честные.
Почему же, не любя, она их сторожила? Потому что каждому свое. Завтра утром Чолокян позволит ей оседлать одну из лошадок и возмущаться будет совсем немного. Потому как он торгаш, а Багира нет. Его дело патроны считать, а ее – ими убивать. И не только ими. И Чолокян прекрасно это осознает. И вряд ли захочет спорить.
Такие ночи, как эта, быстро расставляют точки на положенных местах. Людям повезло, что из всех бед случился только ливень. По пути сюда не встретилось даже завалящейся стаи собак. Отбиваться от бешеных мутантов с овцами, составлявшими половину спящего люда, Багире не хотелось. Всю работу пришлось бы делать ей, одноглазому, ну и, возможно, тому бродяге, давшему лекарство для мальчишки. Что-то в нем было. Что-то неуловимое, знакомое каждому, хотя бы раз пролившему кровь другого.