Улыбка стала еще шире.
— С удовольствием, Алисия. Позвольте взять ваше пальто.
Сбрасывая всепогодное пальтецо, она понадеялась, что не вводит его в заблуждение. Хотя парень с виду порядочный. Что тут плохого?
Мэтьюс сдал оба пальто и махнул метрдотелю, который повел их через обеденный зал в дальний угол.
Не в силах ничего больше выдумать, Алисия заметила:
— Здесь очень мило.
— Никогда раньше не были?
Она качнула головой:
— Ем обычно за письменным столом и дома стараюсь закусывать поскорей и полегче. Нечасто хожу обедать.
Потому что не люблю сидеть в одиночестве за ресторанным столиком.
Он вдруг нахмурился:
— Я только что сообразил: надо было сначала спросить, любите ли вы чеснок. Если нет, лучше пойдем в другое место.
— Чеснок я люблю. Хотя мексиканскую кухню не очень...
— А здесь кухня испанская, не мексиканская.
— Ну конечно, — сморщилась Алисия. — «Эль-Кихот», можно было догадаться. Но, прожив столько лет в Южной Калифорнии, любой ресторан на «эль» автоматически принимаешь за мексиканский.
— Столько лет? Я думал, вы живете в Нью-Йорке.
— Жила. И опять живу. Родилась здесь и выросла. В восемнадцать лет уехала в университет в Южную Калифорнию и десять лет тут не бывала.
Она не стала рассказывать, что собиралась поступить в университет на Гавайях — дальше всего от Нью-Йорка, от дома на Тридцать восьмой улице и все-таки в Соединенных Штатах. Однако университет Южной Калифорнии предлагал больше финансовых льгот, поэтому остановилась на нем.
Явился официант.
— Попробуйте креветок в зеленом соусе, — посоветовал Мэтьюс. — Лучшее блюдо в меню, если чеснок любите.
Алисия заказала, добавив диетическую пепси. Он попросил пива.
В ожидании расспрашивал о жизни на Западном побережье, она чувствовала, как успокаивается, рассказывая о себе. Пока вопросы не касаются жизни до отъезда. Подготовительные медицинские курсы, институт, стажировка... тяжелые, но хорошие годы.
Уехала из Нью-Йорка одним человеком, приехала в Калифорнию совсем другим. У той новой Алисии не было прошлого, никаких ни перед кем обязательств. Вышла из самолета заново родившейся, творением своих собственных рук.
Воспользовавшись принесенным заказом — металлической миской, полной крупных розовых креветок в соусе из зеленого лайма, — она сменила тему:
— Ну, хватит обо мне. Как насчет Флойда Стивенса?
— Сначала попробуйте, — предложил Мэтьюс, накладывая ей на тарелку щедрую порцию. — Зачем портить вкусное блюдо разговорами о подонке.
Алисия удержалась от раздраженного ответа. Она пришла сюда не ради еды, а за информацией, черт побери. Вместо этого разломила креветку вилкой пополам и попробовала. Боже, как вкусно. Просто невероятно. Быстро умяла вторую половинку. Даже не знала, как сильно проголодалась.
— Ну? — спросил он, внимательно на нее глядя. — Что скажете?
— Божественно, — признала она. — И правда, так вкусно, что никакие известия не испортят.
— Ладно, — вздохнул детектив. — Вот что мне удалось разузнать: похоже, красавчика Флойда не впервые застукивают с ребенком. Стоило немалых трудов, но я откопал на него еще три заявления.
Алисия воспрянула духом:
— Значит, на него есть досье... несколько случаев педофилии. Проклятье, как мы вообще могли пустить его в Центр?
— Притормозите. Нет никакого досье. Все жалобы отозваны.
— Отозваны? Все?
Он кивнул, медленно жуя.
— Видно, с финансами у него полный порядок. Сделал кучу денег на Уолл-стрит в восьмидесятых, ушел на покой молодым миллионером, располагая массой свободного времени и питая нездоровую страсть к ребятишкам.
Несмотря на вкусную еду, у Алисии пропал аппетит.
— Откупается.
— Или угрожает, как в вашем случае. Нашел себе в адвокаты истинную акулу. Поганый сукин сын любит хватать за горло.
— Иными словами, не просто пустые угрозы?
— Боюсь, что нет.
— Вы мне действительно скрасили день.
— Простите. Но по-моему, вы должны знать, с чем столкнулись.
— Пожалуй, и так уже знаю. Файнмен вчера звонил.
— Что сказал?
— В основном то, что вы уже слышали. Следующие несколько лет — от трех до пяти — мне придется бегать по судам, выкладывая на судебные издержки каждое заработанное пенни, потом до конца трудовой жизни оплачивать нанесенный физический и моральный ущерб, который, по его убеждению, признает суд, оправдывая клиента. Конечно, всего этого можно избежать, если я прозрею, осознаю страшную ошибку и сниму обвинения.
— Славный малый. Вот вам подтверждение, что адвокаты заслуживают своих клиентов.
Алисия откинулась на стуле, борясь с приливом отчаяния, прокручивая в голове разумные соображения. Канесса физически не пострадала, не настолько сознательна, чтобы долго страдать от психической травмы. В конце концов, Флойд Стивенс навсегда изгнан из Центра, детей от него оградили. Может быть, после побоев опомнится, испугается, больше не будет распускать руки.
Сам факт допущения подобных соображений ее еще сильней расстроил.
— С вами все в порядке?
— Нет.
— Знаете, что вы сделаете?
Алисия уставилась на него:
— Что я, по-вашему, сделаю?
Он посмотрел ей прямо в глаза:
— Хоть я с вами недавно знаком, даже не могу представить ничего другого. Не отступитесь.
На нее вдруг накатила теплая волна, хлынувшая от сидевшего напротив фактически чужого мужчины. Она никогда не сдается. Можно, наверно, в чем-то уступить, но в данном случае — никогда, и детектив Мэтьюс это понял. Почему-то — абсолютно неясно почему — Алисия улыбнулась:
— Откуда вы знаете?
— Не знаю. Просто чувствую. Отчасти именно это мне в вас очень нравится.
Угу. Вот оно, вышло наружу, шлепнулось на стол. Не будем обращать внимания.
— Считаете меня сумасшедшей?
— Нет. Принципиальной.
Ох, если в дело было в принципах. Если бы было так просто.
Он склонился над столом, обеими ладонями накрыл ее руку.
— Знайте, я восхищаюсь вами. И помните: в этом деле вы не одиноки. Еще кое-что можно сделать.
— Например?
— Я немало усвоил в отделе нравов. Во-первых, педофилы от своих пристрастий не отказываются. Они неизлечимы. Тюремный срок, проведенные на нарах годы среди полчищ преступников — ничто их не исправит. Как только им покажется, будто никто их не видит, иногда даже подозревая, что видят, начинают охотиться за добычей.