– Кто готов подтвердить, что Алов оторвался от масс? – спросил он.
Чекисты, которых еще не допросили, мгновенно поняли, что Алов – верный кандидат на вылет и может заполнить собой место в разнарядке.
Его, как подранка, заклевывали всей стаей. Даже Жарков не удержался:
– Он давно не имеет общественной физиономии!
Алову не предъявили ни одного конкретного обвинения: это были просто ярлыки – слова, которыми обозначали нечто плохое. Что можно было сказать в ответ? «У меня есть общественная физиономия»?
Алов мутно взглянул на Драхенблюта: «Глеб Арнольдович, помогите!» Но тот не смотрел в его сторону.
– К сожалению, Алов не сумел наладить сотрудничество с иностранными журналистами так, чтобы привлечь их на нашу сторону. Результат его работы заключается в том, что он превращает потенциальных друзей СССР в наших врагов. Я считаю, что Алову не место в рядах ВКП(б). Голосуем!
Решение было принято единогласно.
Заседание окончилось. Служащие, прихватив стулья, разбредались по своим кабинетам: кто-то счастливый, кто-то – на грани отчаяния.
Алов поймал Драхенблюта у двери.
– Глеб Арнольдович, Баблоян напал на меня из-за моей жены. Он же известный бабник, он распускает слухи о своей импотенции, а сам… Вы же все видели!
– Меня это не касается, – отрезал Драхенблют.
Он хотел пройти, но Алов встал у него на дороге.
– Дайте мне доделать дело! У меня в камере сидит Рогов, сейчас у него Галина Дорина, и к вечеру будут готовы показания…
– Нет больше твоей Дориной: ее только что застрелили. Она свихнулась и убила эту… как ее?.. Разделочную Доску.
У Алова потемнело в глазах.
– Как?..
– Иди домой и лечись, – велел Драхенблют. – Пропуск сдашь на вахте. С сегодняшнего дня ты уволен.
3.
Клима растолкали под утро.
– Рогов? С вещами на выход.
«С вещами» – это либо перевод куда-то, либо расстрел, но Клим уже ничего не чувствовал, кроме серой пустоты и равнодушия. Разве что сердце надсадно болело – инфаркт, что ли, будет? Как глупо…
Арестанты молча смотрели, как Клим надевает смокинг на голое тело.
– Царствие Небесное! – проворчал Бильярд и повернулся на другой бок.
– Прощай! – одними губами прошептал Ахмед.
Клим вышел в коридор.
– Вперед. Прямо. Вниз по лестнице, – цедил позевывающий конвоир.
Клима ввели в комнату на первом этаже, где за перегородкой сидел дежурный. Тот сунул ему бланк постановления об освобождении.
– Вот, распишитесь!
Клим уже ничего не понимал. Это какой-то подвох? Чекисты что-то задумали?
Негнущимися пальцами он взялся за казенное перо, обмакнул его в чернильницу и поставил подпись.
Дежурный вывалил на стойку конфискованные вещи: подтяжки, ключи от дома и все остальное.
– Извините – с вашим арестом ошибочка вышла.
Клим заглянул в портмоне: даже деньги были на месте.
Его вывели за ворота и оставили одного.
Пока Клим сидел под арестом, выпал снег, и Москва совершенно преобразилась. От прежнего Клима Рогова тоже мало что осталось. Он еще не осознал всей перемены, но с ним происходило что-то не то: боль в области сердца не ослабевала, а в голове явственно слышался отдаленный перелив колокольчиков, как в музыкальной шкатулке, – очевидная слуховая галлюцинация.
Клим всегда с опаской относился к любым проявлениям нездоровья, но сейчас не было ни тревоги, ни желания куда-то бежать и срочно выяснять, что с ним случилось. Он просто пошел домой.
В Кривоколенном переулке Клим увидел небольшую толпу, читающую объявление, вывешенное на воротах: в нем были перечислены люди, лишенные избирательных прав и подлежащие немедленному выселению.
Парнишка в коротком не по росту пальто возмущенно тыкал варежкой в черный список и доказывал, что он является полезным членом общества:
– Я не могу быть лишенцем – я на чертежника учусь! Хотите студенческий билет покажу?
Толпа молчала, только пар от дыхания поднимался над головами.
На других подъездах тоже висели списки. Видно, в Кремле приняли решение выдворить из Москвы всех потенциально опасных граждан. Это была всеобщая социальная зачистка.
Надо было составить план действий. Раз партия начала большое наступление на «контру», освобождение Клима было счастливой случайностью – какой-то бюрократической ошибкой, которую вовремя не заметили.
Клим похлопал себя по щекам, пытаясь собраться с мыслями.
«Скорее всего, через несколько часов меня снова попытаются арестовать, – подумал он. – Так… Пункт первый: узнать, что сталось с Китти, а потом разберемся, что делать дальше».
4.
– Барин! – заорал Африкан, увидев входящего в калитку Клима. – Родной ты мой! Вернулся!
– Где Китти? – торопливо спросил Клим.
Африкан потупил глаза.
– Ее Магда забрала. Она велела Капитолине немедленно ехать в деревню, а мне дала рубль, чтобы я выпил за Октябрьскую революцию.
У Клима немного потеплело на сердце. Бывают же такие святые женщины!
– Квартиру твою сначала опечатали, – докладывал Африкан, поднимаясь вслед за Климом на второй этаж, – а сегодня ночью явились какие-то – в форме, зашли туда и долго не выходили. Печати с дверей срезали – будто и не было ничего.
Клим открыл дверь в квартиру. В ней явно проводили обыск: отдирали плинтуса и дощечки паркета, а потом все наспех приколотили – вкривь и вкось. На полу виднелись грязные следы подошв и тонкий налет пыли от штукатурки.
Чемоданы с вещами были на месте, и на одном из них лежал большой конверт с гербовой печатью. Клим надорвал его и вытащил письмо:
Сообщаю, что тов. И. В. Сталин примет вас в Кремле 13 ноября в 19:00.
Клим уже ничего не понимал. Ангелом-хранителем, который вытащил его из тюрьмы, был сам Генеральный секретарь ВКП(б). Но ему разве не доложили, что мистер Рогов является «белогвардейцем и шпионом» и уже не работает в «Юнайтед Пресс»?
Клим повернулся к Африкану:
– Принеси, пожалуйста, угля для колонки. Мне надо привести себя в порядок.
Когда тот ушел, Клим поднял трубку и позвонил Магде:
– Я у себя.
5.
Китти влетела в квартиру и бросилась Климу на шею.
– Папа… папочка… – беспрестанно повторяла она.
Магда в умилении смотрела на них.
– Я уж думала, что больше вас не увижу! – всхлипнула она в порыве чувств. – Я вам еды принесла – вы ведь наверное голодный?