– Ну, пошла лошадушка с таксомотором рядышком!
Под вечер над Москвой расцвел багряный закат. Скрипя полозьями, санки неслись вперед, в лицо бил ветер, а из-под копыт гнедой лошадки вылетали комья грязного снега.
Въехав на Лубянскую площадь, извозчик повернулся к седокам и показал на многоэтажное желтое здание с часами на фасаде.
– Вот, гляньте, товарищ иностранец! Здесь раньше была гостиница страхового общества «Россия», а теперь помещается ОГПУ.
Алое солнце отразилось в круглом циферблате, и Клим невольно поежился: огненное око внимательно следило за ним – всеведущее и бесстрастное.
Доро́гой Китти уснула.
Извозчик остановился перед одноэтажном домиком с высокими окнами – на его стенах были нарисованы синее море, кусты роз и танцующие девы с бубнами, а с крыши частоколом свисали московские сосульки.
Взяв Китти на руки, Клим поднялся на крыльцо и постучал в дверь с надписью готическим шрифтом: «Aufgang nur für Herrschaften» – «Вход только для благородных людей».
– О, кого я вижу! – воскликнул Зайберт, распахивая дверь, и тут же перешел на шепот: – Пойдемте ко мне спальню – положите свою дочку там.
Клим огляделся. Прихожая от пола до потолка была увешана картинами в золоченых рамах – кажется, Зайберт их коллекционировал. Гора шуб и пальто громоздилась на рогатой вешалке, на полу выстроилась флотилия галош. Из гостиной доносились взрывы хохота и музыка – там кто-то играл на рояле.
Климу было неловко: явился на чужую вечеринку, принес ребенка, доставил незнакомым людям дополнительные хлопоты… Ну а куда деваться?
Хозяин повел его вглубь полутемной квартиры с высокими сводчатыми потолками и узкими извилистыми коридорами. Благородные люди, попавшие в спальню Зайберта, оказывались в тесной комнате, оклеенной темно-синими обоями. Посредине громоздилась кровать с резной спинкой и оранжевыми подушками; на потолке поблескивало зеркало, а на комоде стояла фарфоровая фигурка черта с огромным фаллосом.
Зайберт смущенно хихикнул и развернул его к стене.
– Это так… Баловство…
Положив Китти на кровать, Клим стянул с нее валенки, шапку и пальто.
В кухне за стеной что-то загремело – будто уронили железный поднос.
– Счастливое дитя – спит даже при таком шуме! – умилился Зайберт. – А я просыпаюсь от того, что дворник шаркает метлой по тротуару. Пойдемте к гостям – Магда скоро придет.
5.
Магда опоздала на полчаса: окна в трамвае были покрыты толстым слоем инея, и она проехала свою остановку.
– Оуэн уже здесь, – сказал Зайберт, когда продрогшая до костей Магда ввалилась в его прихожую. – Вы все подготовили?
Она шмыгнула раскисшим на морозе носом.
– Кажется, да.
Посмотревшись в зеркало, Магда оправила на себе платье – синее с розовым воротником и квадратными пуговками на рукавах. Пожалуй, стоило повесить на шею чехол с камерой – так будет сразу понятно, что она профессиональный фотограф и журналист.
– Пойдемте я вас представлю, – позвал Зайберт, и Магда направилась вслед за ним в гостиную.
Там уже было полно народу, и все говорили разом, мешая немецкую, английскую и русскую речь. Подвыпившие французы в четыре руки колотили по клавишам рояля и пели «Валентину»; несколько пар танцевали. Табачный дым слоился в свете оранжевых ламп.
– У меня тут свой собственный «Интернационал»! – с гордостью сказал Зайберт. – Подумать только, совсем недавно мы воевали друг с другом, а теперь сидим посреди заснеженной Москвы, пьем грузинское вино, и не держим ни на кого зла.
– Где Оуэн? – спросила Магда ослабевшим от волнения голосом.
Зайберт показал на дородного господина, стоящего в окружении гостей.
Магда подошла ближе.
– Когда я пересек границу, таможенники заставили меня декларировать шубу и галоши, – рассказывал Оуэн. – Кто-нибудь может объяснить, зачем Советы это делают?
– Так они борются с безработицей, – отозвался темноволосый господин в элегантном костюме-тройке. – Если в стране не хватает рабочих мест, их можно создать на пустом месте. Вы только представьте, сколько людей можно привлечь к учету входящих и исходящих галош!
– Кто это? – тихо спросила Магда у Зайберта.
– Его зовут Клим Рогов. Он хотел с вами поговорить.
– О чем? Я его не знаю… Хотя постойте…
Не успела она договорить, как за стеной что-то с грохотом повалилось.
– Лизхен, ты опять?… – угрожающе рявкнул Зайберт. – Это не прислуга, а наказание – вечно у нее все из рук падает!
Он выбежал из комнаты, и Магда вновь перевела взгляд на Клима Рогова. Она вспомнила, что так звали мужа Нины Купиной. Неужели это он?
– Власть в Советском Союзе похожа на пирамиды Гизы, – сказал Клим, обращаясь к Оуэну. – На вершине каждой из них находятся вожди, которые подбирают себе не самых талантливых, а самых верных помощников – тех, кто никогда не откажется выполнить приказ. В награду за верность им даруются вотчины и право кормиться с них. У этих вассалов есть свои вассалы – рангом помельче, а у тех – свои. Благополучие каждого из них зависит от устойчивости пирамиды, и поэтому они делают все, чтобы укрепить ее. Но строительных материалов в пустыне не хватает, и они вечно воруют друг у друга кирпичи и устраивают друг под другом подкопы.
Клим описал, кто есть кто в Политбюро и кто к какому клану принадлежит.
– Откуда вы все знаете? – изумился Оуэн.
– Профессиональная привычка интересоваться деталями.
– Вы говорите по-русски?
Клим кивнул:
– Я знаю русский, английский и испанский в совершенстве, а шанхайский диалект – на разговорном уровне.
– Можете прямо сейчас написать заметку на пробу?
– Да, конечно.
Из соседней комнаты раздался детский плач, и к Климу подлетел встревоженный Зайберт.
– Там ваша девочка проснулась!
Тот побледнел.
– Я сейчас вернусь и принесу заметку.
– У вас десять минут! – крикнул ему вслед Оуэн. – Я скоро уезжаю.
Зайберт взял Магду за локоть.
– Мистер Оуэн, я хотел порекомендовать вам мисс Магду Томпсон…
– Извините, но мне нужно попудрить нос, – перебила она и отступила к дверям.
Магда уже поняла, что Оуэн хочет нанять в качестве корреспондента Клима Рогова, и ей ни при каких условиях не обойти его. Незнание русского языка не могли компенсировать никакие фотографии.
6.
Китти сидела на кровати и, запрокинув голову, вопила:
– Папа-а-а!
Клим включил ночник и взял ее на руки.