1.
Паспорт на имя Хильды Шульц был получен, и Клим сразу купил Нине билет до Берлина. Слава богу, на поезда, следовавшие за границу, очередей не бывало.
Он ехал в Салтыковку, предвкушая, как Нина встретит его у ворот и начнет в нетерпении расспрашивать: «Ну что там? Как?», а он сначала сделает скорбное лицо, чтобы подразнить ее, а потом покажет свои трофеи.
Нина радовалась хорошим новостям, как девчонка, – с ахами и победными танцами, и это было отдельное удовольствие – готовить для нее приятные сюрпризы.
Но вопреки обыкновению калитку Климу открыла не Нина, а графиня Белова. На ее лице был написан испуг, а брови застыли трагическим «домиком».
– Что случилось? – похолодев, спросил Клим.
– К нам Элькин приехал! – отозвалась графиня страшным шепотом.
Он вошел вслед за ней в маленькую кухню, увешанную нитями сушеных грибов, и остановился, глядя на сидящего у окна человека.
Он был худ настолько, что плечевые суставы выпирали из-под грязной гимнастерки. Его коротко остриженные волосы и щетина были совершенно седыми, а на лице залегли глубокие морщины. Клим и узнавал и не узнавал Элькина: невозможно было поверить, что за пару месяцев человек мог настолько постареть.
– Что с вами произошло? – ошеломленно произнес Клим.
Элькин улыбнулся – с левой стороны у него не было ни одного зуба.
– Меня взяли в плен, но мне удалось бежать.
В кухню вошла Нина с коромыслом на плече и поставила ведра на залавок.
– Сейчас воды нагреем, и можно будет помыться, – засуетилась графиня.
Нина на ходу кивнула Климу, и они вместе с хозяйкой принялись растапливать печь. Ни здрасьте – ни до свидания… Как будто она боялась обидеть гостя излишним вниманием к Климу.
– Вас что – арестовали? – спросил он Элькина.
Тот неохотно кивнул.
– В Феодосию прислали разнарядку: найти и посадить нэпманов, буржуев и прочий недобитый элемент. Тамошнее начальство лично меня знало – я им автомобиль собирал, так что меня даже искать не пришлось.
– Вам предъявили какое-то обвинение?
– Да какое, к черту, обвинение! – вместо Элькина отозвалась Нина. – Большевикам нужна дармовая рабочая сила – они же ничего не понимают в рационализации производства, и у них такие издержки, что на оплату труда денег просто нет. Вот им и требуются рабы, которые будут бесплатно валить лес на Соловках и добывать в шахтах полезные ископаемые.
Поставив в печь здоровый чугунок с водой, Нина с грохотом закрыла ее железной заслонкой. Движения ее были резкими, будто ей хотелось схватить что-нибудь и расколотить вдребезги.
Клим повернулся к Элькину:
– Так вас отправили на Соловки? Как же вы сбежали оттуда?
– С Соловков сбежать невозможно – это острова в Белом море, – мрачно произнес Элькин. – Меня до туда не довезли: я ушел из пересыльного лагеря, который расположен на материке под Кемью.
Клим почувствовал, как у него по спине потек холодок – в СССР все знали о северных трудовых лагерях, но достоверно о них ничего не было известно.
– Я могу взять у вас интервью? Ваша история наверняка заинтересует редакцию «Юнайтед пресс».
Элькин смерил Клима насмешливым взглядом.
– Что, сразу почуяли деньги и славу?
– Я просто хотел узнать…
– У меня, господин Рогов, ничего не осталось, кроме этой истории, и я продам ее тому, кто больше заплатит. Мне надо выбираться из нашего богоспасаемого Отечества, а нелегальный переход в Польшу, к вашему сведению, стоит триста рублей.
– Мы дадим вам денег! – горячо воскликнула Нина. – А когда вы переберетесь через границу, вы сможете собрать журналистов и поторговаться насчет вашего интервью.
Казалось, ни ее, ни графиню не возмутило то, что Элькин заподозрил Клима в готовности нажиться на чужой беде.
Хозяйка посмотрела на висящие на стене ходики:
– Надо бы сварить картофель, а то скоро дети из школы придут.
Нина с готовностью побежала во двор, к погребу, и Клим отправился вслед за ней.
Она открыла крышку на срубе и принялась спускаться вниз по лестнице.
– Нина… – окликнул ее Клим. – Ты даже не спросила меня про паспорт. Я все тебе привез.
Она подняла на него отрешенный взгляд:
– Да, спасибо.
Никаких победных танцев не случилось. Клим стоял над распахнутой пастью погреба и вдыхал могильные запахи земли и тлена.
– Не стоит благодарности.
Нина выбралась наружу с ведерком мелкой, покрытой глазками картошки.
– Я понимаю, что Элькин – твой друг, – начал Клим, – но я просто хочу, чтобы ты знала… После того, как ты зафрахтуешь пароход для немецких беженцев, у нас не останется денег на жизнь. Я почти не говорю по-немецки и не смогу быстро найти работу. Мой приятель Зайберт является известным на всю Германию журналистом, но и он перебивается случайными статьями… Можно, я буду говорить откровенно?
– Да, конечно, – кивнула Нина. Лицо ее было бледным и несчастным; кудрявые пряди выбились из-под гребенки и повисли вдоль щек.
– Я делаю все, что в моих силах, чтобы мы с тобой смогли что-то наладить, – проговорил Клим. – Но у тебя то и дело появляются другие цели – какие-то Элькины, какие-то переходы в Польшу…
Нина потупилась.
– Я хочу ему помочь, потому что я запросто могла оказаться на его месте. Большевики – это современная Золотая Орда: они совершают набеги на мирных людей и обращают их в рабство. Если ты попадешь на лесоповал или на стройку какой-нибудь гробницы, назад пути не будет: тебя искалечат и физически, и нравственно… Я представила себе, что бы случилось со мной, если бы меня схватили… И ведь это может произойти в любой момент! На кого тогда надеяться? Только на добрых людей! Вот и Элькин надеется…
Нина судорожно передохнула и обняла Клима.
– Если я делаю что-то непонятное, то это не в ущерб нам с тобой. Просто доверься мне!
Клим прижал Нину к себе. В том-то и дело, что он не мог ей доверять. Они устроили себе рай в шалаше: одно неверное движение, одно дуновение сильного ветра – и все опоры ломались. Что их ждало? Ревность и подозрения, а вовсе не закаты с водопадами.
– Если я дам Элькину денег на дорогу, так будет лучше для всех, – сказала Нина. – Он сможет вывезти наши доллары за границу, я встречу его в Берлине, и мы заплатим за фрахт парохода.
– Делай, как знаешь, – вздохнул Клим и достал из кармана «Книгу мертвых». – Это мой дневник. Прочитай его, а потом сожги. Я все равно не смогу взять его с собой в Германию – таможня конфисковывает у пассажиров все печатные и рукописные материалы, не прошедшие цензуру.