«Наверно, сын и внук, — подумала Элла. — И невестка». Нормальная счастливая семья. То, чего у нее никогда не было. И не будет. Теперь уже никогда не будет.
Она вдруг разрыдалась неудержимо. Ямпольский, ничему не удивляясь, налил ей стакан минералки и пододвинул открытую коробку салфеток «Клинекс». Он не призывал ее перестать плакать. Наоборот, он гладил ее по голове и говорил:
— Ничего, ничего, милая, поплачьте. Не стесняйтесь. Поплачьте, легче станет.
— Простите меня, — пролепетала Элла, справившись наконец со слезами. — Просто я увидела фотографию… Это, наверно, ваш сын? Такой чудный снимок… Счастливая семья. А у меня дочь лежит в больнице вся избитая, изломанная… Чуть без глаза не осталась.
На мгновение лицо старика окаменело.
— Да, это мой сын. Счастливая семья. Снимок сделан в восемьдесят пятом году. За год до его смерти. Он погиб в дорожной аварии под Чернобылем, и моя невестка вместе с ним. И ее родители. А ваша дочь жива. Ну что, будем еще мериться счастьем?
— Простите, — прошептала потрясенная Элла. — Я не знала…
— Конечно, вы не знали. Не надо извиняться. Надо помнить о главном. У меня остался внук. У вас есть дочь. И самое главное сейчас — защитить ее интересы. Вот этим и займемся.
Он попросил разрешения закурить. Элла, конечно, разрешила. Курил он трубку, и медовый, как будто пряничный запах трубочного табака немного успокоил ее. Ямпольский расспрашивал ее дотошно, вцеплялся буквально в каждую мелочь, уточнял подробности. Очень похвалил за второй экземпляр медицинского заключения, сказал, что возьмет его на хранение, предупредил, что надо будет таким же образом продублировать результаты анализа спермы и всех остальных экспертиз. Еще он сказал ей, что знает майора Воеводина, что это толковый и порядочный следователь.
— Ни с кем не разговаривайте, — предупредил Ямпольский. — К вам будут еще приходить, звонить… Всем отвечайте, что у вас есть законный представитель, всех отсылайте прямо ко мне. Вот телефон.
— Они же вам работать не дадут! — ужаснулась Элла.
— Ничего страшного, — заверил ее Ямпольский. — Это телефон моей конторы, где я появляюсь на час раз в неделю и то не всегда. Пусть звонят и записываются на прием. Вам некуда переехать на время?
— Нет, — покачала головой Элла. — Но в самое ближайшее время, как только мою дочь переведут в бокс, я буду ночевать у нее в больнице. Мне уже разрешили.
— Хорошо. Я созвонюсь со следователем, будем действовать дальше. Я вижу, вас еще что-то смущает?
— Ваш гонорар, — честно призналась Элла.
— У меня есть клиенты, с которых я беру пятьсот долларов за час. А знаете, почему? Вопервых, они могут себе это позволить. А во-вторых, это позволяет мне такими делами, как ваше, заниматься бесплатно. К вам у меня только одна просьба: ничего от меня не утаивайте, не искажайте, не приукрашивайте. Любое умолчание или ложь непременно обернется против вашей дочери на суде. Если у вас есть иллюзии, что судить будут не ее, отбросьте их сразу. Наши противники попытаются представить дело так, будто судят именно ее. Ну а наша задача — им в этом помешать, не так ли? — улыбнулся он задорной мальчишеской улыбкой, делавшей его похожим даже не на сына, а на внука. — Дайте мне знать, когда я смогу побеседовать с вашей дочерью.
Элла помрачнела:
— Боюсь, это будет не скоро. У нее, помимо всего прочего, вывих челюсти и горло повреждено. Она дышит через трубку и говорить не может.
— Но она тем не менее сумела сообщить вам имена насильников?
— Написала на бумаге. Левой рукой.
— Ну, есть куда более удобный способ. Лэптоп. Как только она очнется и более-менее придет в себя, навещу ее в больнице с лэптопом.
Когда Элла поднялась и начала прощаться, Ямпольский дал ей еще один полезный совет:
— Заведите в память мобильного номер вашего районного отделения милиции. Чтоб его можно было вызвать одной кнопкой. Вас не оставят в покое, совсем не появляться дома вы не можете. В случае чего — звоните в милицию. Вряд ли они мгновенно примчатся на вызов, судя по тому, что вы мне рассказали. У наших милиционеров любимый ответ: «Вот когда вас убьют, тогда и приходите». Но на ваших… гм… собеседников это может произвести впечатление. Отпугнуть. Если вам всерьез будут угрожать расправой, скажите им: «Убить легко. Скрыть следы трудно».
Он проводил ее до двери и уже на пороге добавил:
— Держитесь, Элла Абрамовна. Вы должны быть сильной хотя бы ради дочери.
— Я постараюсь, — Элла насильно заставила себя улыбнуться.
Было уже поздно, но она опять поехала в больницу. Ей сказали, что прием давно закончен, а к «интенсивникам», как выразилась администраторша, вообще никого не пускают.
— Я хотела бы узнать, как ее состояние, — устало попросила Элла.
— Без изменений, — ответила администраторша, никуда не заглядывая, не сверяясь ни с какими записями.
«Не повернув головы кочан».
— Может быть, вы позвоните наверх? — предложила Элла.
— Куда именно?
— На пост дежурной сестры. — Элла начала сердиться. — Я хочу знать, каково состояние моей дочери!
Администраторша завела глаза к потолку, давая понять, что ей мешают работать, но набрала внутренний номер. Собственно, именно в этом и состояла ее работа.
— Как там Королева? — пролаяла она в трубку.
— Дайте, мне, пожалуйста, трубку, — попросила Элла. — Я хочу сама услышать.
— Думаете, я вам не так скажу? Детский сад! — огрызнулась администраторша, но трубку дала.
Увы, дежурная сестра ответила то же самое: «Изменений нет». Элла поехала домой.
На этот раз никто не караулил ее у подъезда, но, придя домой, она обнаружила на автоответчике дюжину посланий от администрации школы и родителей мальчиков. Больше на пленке не хватило места. Пока общий тон был еще довольно сдержанный, а смысл сводился к одному: «Нам надо встретиться и все обсудить». Ее приглашали прийти в школу. «На их территорию», — мысленно отметила про себя Элла. Она хотела стереть сообщения, но сообразила, что они могут заинтересовать адвоката, и просто сменила кассету на чистую. Потом она заставила себя поесть и снова расплакалась. Эту еду она готовила позавчера для Юламей.
«Вы должны быть сильной ради дочери», — вспомнились ей слова адвоката. Элла вымыла посуду, приняла душ и легла спать.
Следующий звонок раздался рано утром. Правда, Элла уже встала, но все же семь утра — это было рановато для делового звонка.
Мужской голос. Мягкий, вкрадчивый.
— Элла Абрамовна? Надеюсь, я вас не разбудил? Доброе утро.
— Кому доброе? — спросила Элла и включила пленку автоответчика, чтобы записать разговор.
— Надеюсь, оно сможет стать добрым для нас для всех. С вами говорит отец Анатолия Рябова. Нам нужно встретиться и поговорить.