Когда в зале осталась лишь слабая подсветка да тлеющие огоньки включенных телекамер, Даня врубил световой занавес: тысячи острых, направленных лучей ударили в потолок вокруг подиума. Он еще немного поколдовал, убрал интенсивность, и на подиуме возникла одинокая фигура — тонкая и гибкая, как хлыст, Юля. Нина попросила ее пройтись, и хищный луч, державший ее в фокусе, двинулся за ней как живой. Куда она, туда и он.
— Отлично! — воскликнула Нина. — Давайте устроим прогон.
Даня дал вокруг подиума мягкий, рассеянный, словно клубящийся свет. По подиуму пошли манекенщицы. Они еще не переодевались, просто ходили взад-вперед, замирали, откинув голову назад и выставив вперед бедра, поворачивались и уходили, каждая в своем луче, не покидавшем ее ни на секунду. Потом он опять включил световой занавес, и на мгновение все ослепли, а когда занавес погас, подиум оказался пуст: манекенщицы испарились как по волшебству.
— Класс! — восхитилась Нина.
— Фирма веников не вяжет, — улыбнулся ей Даня.
Опять, словно ниоткуда, возникла Юля.
— Беги в раздевалку, а то они сейчас без тебя подерутся.
— Господи, ну что опять? — простонала Нина и убежала.
— Хотите посмотреть, как это работает? — предложил Даня.
Юля смерила его взглядом. Она тоже следила за ним исподтишка все это время. У нее был один верный способ определить сущность человека, никогда ее не подводивший. Обычно все, кто видел ее впервые, испытывали некоторое замешательство. Может, им надо было как-то соединить в уме ее негритянскую внешность с правильным московским выговором. Может, им вообще требовалось как-то примириться с ее существованием и решить, как себя вести с представительницей чужой расы. Это занимало всего мгновение, но она научилась подмечать легкую панику в глазах, непроизвольную игру лицевых мышц, приспосабливающихся к ситуации, когда человек словно напоминал себе, что надо делать вид, будто все идет как обычно.
Вот у Никиты, Нининого мужа, этого не было, но Юля подозревала, что он был предупрежден заранее, и его лицо сплясало свой танец в ее отсутствие. Хотя вообще-то он был ничего. В ее мире не существовало таких понятий, как «хороший» или хотя бы «нормальный» мужик. Высшая степень одобрения у Юли выражалась словом «ничего». Никита был ничего. Он сумел прижучить того гада, который подбросил Нине наркотик и упек ее в тюрьму. Он купил ей этот Дом моды, который Нина упорно именовала просто «ателье», и погнал этого мерзкого слизняка Щеголькова. Поговаривали, что Щегольков подался за границу вслед за каким-то богатым любовником. Юлю такие подробности не интересовали. Главное, Дом моды достался Нине. А Никита был ничего.
Но длинный нескладный парень, которому она открыла дверь, тоже оказался ничего. Нина ей говорила, что это он помогал Никите прижать того гада, хотя имени гада Юля так и не узнала: Нина не сказала, а она не спрашивала. Впрочем, открыв дверь, Юля ждала, что у этого парня тоже возникнет мимолетная паника в глазах и придется приводить в порядок лицевые мышцы. Но время шло, а он все стоял на пороге и смотрел на нее с тем же простодушным восторгом. Юля ждала, но хорошо знакомое ей подловато-суетливое выражение человека, приспосабливающегося к необычной ситуации, так и не появилось. Тут подошла Нина, и Юля поняла, что ждет она напрасно: это выражение уже не появится.
Но больше всего ей понравилась его фамилия. Она знала одного Ямпольского, и он был замечательным человеком. Единственным, для кого у Юли нашлось определение выше «ничего». Но он был старик… Интересно, может, они родственники?
— Можешь говорить мне «ты», — милостиво разрешила она. — Меня зовут Юля. Нет, мне сейчас некогда. Надо идти переодеваться. Скоро начнется.
* * *
Началось. Зал заполнился людьми. Нина встретила у входа и заботливо усадила на почетное место в первом ряду, у самого кончика «языка», грузную пожилую женщину, явно страдающую ревматизмом, совсем непохожую на обычных посетительниц модных дефиле. Даня знал, кто это: ее бывшая соседка по тюремной камере. Обычно места в первом ряду занимали закупщицы, или, как теперь говорили, «байеры»: представительницы торговых фирм, которые заказывали модели для своих магазинов. Но, видимо, для Нининой соседки по нарам сделали исключение. Потом Нина приветливо встретила Геннадия Борисовича Рымарева с супругой. Дане стало смешно: супруге Рымарева любой из Нининых нарядов полез бы разве что на нос.
Он узнавал известных журналистов, актеров и актрис, просто богатых людей с женами и любовницами… Пришел Николай Галынин с женой. Вот это женщина! Сама могла бы стать манекенщицей, если бы захотела. Хоть сейчас на подиум.
Все расселись по местам. Пол в зале был настлан с небольшим подъемом, чтобы всем было видно. К раскрытому роялю, возле которого уже настраивались скрипач, саксофонист, трубач, гитарист и ударник, подошел Миша Портной, которого Никита специально откуда-то выписал, и кивнул Дане: можно начинать. Даня сделал затемнение. Музыканты заиграли вариацию на тему песни Фрэнка Черчилля «Когда-нибудь придет весна» из диснеевского мультфильма «Белоснежка и семь гномов». Это ведь был показ весенней коллекции. Почему весеннюю коллекцию надо было показывать поздней осенью, Даня даже не пытался понять. Он включил световой занавес, выждал несколько тактов, убрал занавес и дал вместо него свет. Зал разразился аплодисментами. На подиуме, застыв в картинных позах, стояли манекенщицы. Вступительную тему Фрэнка Черчилля сменили мелодии Роджерса и Харта. Под звуки музыки манекенщицы ожили и задвигались, зашагали по «языку».
Это была безостановочная карусель: они исчезали за черным бархатным занавесом (впрочем, Даня «отсекал» их за секунду до этого, выключая прожектор) и появлялись снова, уже в других нарядах. Их было всего шестеро, а казалось, что движется непрерывная процессия. И главной из них была Юля. Даня легко вычислил алгоритм ее появлений. Ей доставались самые эффектные наряды. Вообще-то Нинины костюмы были не такие навороченные, как у других модельеров, которые Дане мельком приходилось видеть раньше. Нет, он честно признавал, что ничего в этом деле не смыслит, но Нинины наряды хотя бы можно было носить. И в то же время в них чувствовалась изюминка, не поддающаяся определению «пикантность». Нина смело экспериментировала с контрастными и дополнительными цветами, декоративными пуговицами, асимметричными фасонами. Даже Даня понимал, что это здорово.
Показ шел по нарастающей: от деловых костюмов и повседневных платьев к вечерним туалетам. Даня машинально нажимал нужные клавиши, а сам не отрывал глаз от подиума. Манекенщицы казались ему механическими куклами. Когда-то в детстве дед с бабушкой повели его в Большой театр на балет «Коппелия». Балетоманом Даня не стал, но сказка о том, как живую девушку подменяют заводной куклой, запала ему в душу. Потом он прочел «Три толстяка» Юрия Олеши, где тоже был такой сюжет. А когда повзрослел, прочитал страшную сказку Гофмана «Песочный человек», по мотивам которой, как выяснилось, и был сделан наивный и теперь казавшийся совсем нестрашным балет «Коппелия». Сейчас, когда он смотрел на манекенщиц, ему все это вспомнилось.