— Ой, покажи! — тут же оживилась Юля.
— Если будешь вести себя хорошо. Я тебе удивляюсь: у тебя отец нашелся, мама счастлива, а ты ей все портишь. Живо домой и попроси у нее прощения.
— Ты велела ничего не говорить, — угрюмо буркнула Юля.
— Я велела сделать вид, будто ты не знаешь, что она мне звонила. Юлька, она была в таком отчаянии! Она плакала! Как тебе не стыдно? Это же твоя мама! Лучшая мама на свете!
— Мне кажется, я ей больше не нужна, — прошептала Юля.
— Ну, значит, ты такая же дура, как твоя Салям. Хотя она-то как раз была права: матери было на нее наплевать. А твоя мама… Дуй давай отсюда, чтоб глаза мои тебя больше не видели! А не то я на тебя Кузю натравлю!
Все-таки на пороге она поцеловала свою глупую плачущую подружку.
— Прекрати реветь, а то еще в аварию попадешь. Может, тебе машину дать? Или шофера?
— Сама доеду.
— На вечер Никита дает вам лимузин. Чтобы вы могли в гостях нормально оттянуться, выпить и спокойно ехать домой.
— Оттянуться? У какой-то старухи?
— Юля! Она твоя бабушка! У меня вот, например, ни бабушек, ни дедушек отродясь не бывало. А Никита свою бабушку боготворит, и я его прекрасно понимаю. И Даня свою — тоже.
— У Дани хорошая бабушка, — упрямилась Юля.
— А у тебя, думаешь, плохая?
— Я не знаю, — с тоской вздохнула Юля. — Даня свою бабушку всю жизнь знает, и Никита свою — тоже, а у меня все с бухты-барахты.
— А я тебе знаешь что скажу? Жаль, сейчас времени нет, но как-нибудь на досуге я обязательно расскажу, — пообещала Нина. — Я всю жизнь думала, что мой отец — сволочь, склочник, приспособленец и подхалим, как у Булгакова говорится. Только мой еще к тому же жадина и скупердяй, за копейку удавится. А Никита обнаружил, что он мне никакой не отец! И представь, мне тоже поплохело с бухты-барахты. Я даже плакала, как дура, и попрекала его, зачем он полез это выяснять. Это целая детективная история! Зато теперь я рада, что могу о нем больше не думать и его генов в себе не искать. В общем, давай домой. И не смей огорчать маму. И отца, и бабушку. А то я подговорю Даньку, и он на тебе не женится.
Эта последняя угроза заставила Юлю улыбнуться. Он всхлипнула и поцеловала Нину. А потом поехала домой. На душе у нее было тошно или, как говорила та же Нина, «сумно». Никого, казалось, не интересовало, что она нашла себе новую интересную работу, что ее хорошо приняли, что первое занятие прошло успешно. Всех волновала только поездка к никому не известной бабушке-генеральше. Юле эта бабушка почему-то заранее представлялась чванной, скучной и злобной. Она будет рассматривать ее, Юлю, холодным взглядом через лорнет, как манекен в витрине, и, конечно, останется недовольна. И все будут винить в этом Юлю. Она запретит сыну жениться на маме, хотя сам он вроде ничего, и мама ей этого не простит.
К тому времени, как Юламей добралась до дому, она уже довела себя до истерического состояния. А Элла никак не помогла ей успокоиться.
— Вот, поешь, — сказала она, выставляя перед дочкой обед на кухонном столе, — прими душ и начинай одеваться. Ты же провозишься часа два, я тебя знаю.
— Могу вообще не ехать.
— Юля, мы это уже обсудили. Ты поедешь и будешь вести себя прилично.
— А что, я обычно веду себя неприлично?
— Ты можешь бухнуть что-нибудь такое, что всем станет стыдно.
— Ладно, буду вообще молчать.
— Юля, ну что за бес в тебя вселился? Думаешь, мне не страшно? Я даже не знаю, что надеть!
Это была хотя бы знакомая территория.
— Надень тот костюм цвета спелой сливы. Тебе очень идет. И как раз по погоде. Будет очень прилично.
— Умница моя! А ты что наденешь? — тут же встревожилась Элла. — Только я тебя умоляю: никаких джинсов, никаких этих твоих «Док Мартинов». Надень нормальное платье и туфли. Нам лимузин дают на весь вечер, можно не бояться погоды!
Юле как раз назло всем хотелось натянуть джинсы и громадные черные башмаки «Доктор Мартин». При своем высоком росте она в них смотрелась классно. Впрочем, Юля всегда смотрелась классно, что бы на ней ни было надето. И даже если вообще ничего.
Она молча поела, приняла душ и начала выбирать себе наряд. Тысячи злых и озорных мыслей проносились у нее в голове. У нее было множество вызывающих прикидов. Интересно, что скажет ее чопорная бабушка, если узнает, что внучка работала стриптизершей? Но тут ее как обухом хватила мысль: а что скажет бабушка, если узнает, что она убила человека? Юля тут же напомнила себе, что никого не убивала, что это был несчастный случай, но легче ей не стало.
Наконец она выбрала то самое платье, в котором была на приеме у Никиты после суда — сшитое Ниной платье в синюю и белую полоску с синим отложным воротничком. По всему лифу до самого подола шел центральный шов, и полоски сходились к нему елочкой. Правда, этот «матросский костюмчик» оставлял спину, плечи и руки голыми, но Юламей надела поверх него белый шелковый жакет.
— Очень красиво, — одобрила Элла, войдя в ее комнату. — Дай я тебе воротник поправлю. — И она аккуратно выложила воротничок поверх жакета. — Не мазюкайся слишком сильно, лучше вообще без косметики.
— Мам, мне уже скоро двадцать лет. Давай лучше я тебя подкрашу.
— Не надо, не надо! — испугалась Элла, но Юламей была непреклонна.
— Только реснички подчеркнем, никаких обводок. Мы же едем в лимузине, это кое к чему обязывает.
Она усадила Эллу на стул, слегка подкрасила ей верхние веки бронзовой тенью, ловко, как только они с Ниной умели, сделала во внутренних уголках глаз более светлые точки и покрыла ресницы черной тушью.
Элла пришла в ужас.
— Это называется «подчеркнем реснички»? Да я сама вижу свои ресницы без всякого зеркала!
— Зато тебе обалденно идет! Смотри, какая ты у меня красивая!
— Недавно ты назвала меня старой.
— Сто лет будешь попрекать? Все, давай теперь я. — Юля заняла место матери на стуле перед зеркалом. — Да, губы накрасить не забудь. Мам, знаешь, что мне Софья Михайловна сказала? — При этом она начала точными, тренированными движениями наносить грим. — Что женщинам нужен секс. Что они без этого болеют. У тебя такое было?
Элла присела на ее кровать.
— Да, доченька, нашла ты время и место для разговора…
— А что такого? Мы пока, слава богу, одни.
Элла поняла намек, но в спор вступать не стала.
— У меня долгое время ничего такого не было. Но потом, когда я встретила твоего отца… Нет, это появилось далеко не сразу. Честно говоря, через много лет после твоего рождения. До этого я действовала через силу. Но потом… да, это появилось. Я начала тосковать по нему. И вот теперь он есть. Ты позволишь мне быть счастливой?