Д'Амбуаз подробнейшим образом пересказал присутствующим свою беседу с Минарди и подчеркнул, что Ватикан порвал со всеми соглашениями. Он все больше нервничал, поскольку лицо Лоссерана лоснилось от довольства, когда магистр описывал свои неудачи.
Речь его получилась скомканной, но под конец д'Амбуаз поставил два вопроса, которые считал наиважнейшими.
— Я также должен информировать вас о двух проблемах наивысшего значения.
— Более значительных, нежели провал твоих переговоров? — Сенешаль явно желал подчеркнуть, что речь идет о персональном поражении магистра.
— Боюсь, что так, хотя каждый волен судить по-своему. Первая вот в чем. Этим утром я узнал, что двадцать лет назад Ватикану удалось внедрить в сердце братства свою крысу.
Магистр взглянул на своих сотоварищей, ожидая какой-то реакции. Потрясение оказалось столь сильным, что сенешаля и секретаря словно парализовало. Разговор пришлось продолжать самому д'Амбуазу:
— Не понимаю, какие причины заставили Минарди мне это открыть, однако что сделано, то сделано. Кардинал поведал мне долгую историю, восходящую к моменту, когда Людовика Шестнадцатого отправили на гильотину. По словам монсеньора выходит, что с тех самых пор Ватикан искал способ внедриться в наше братство. Это оказалось непросто, ибо…
— Когда им это удалось и как его зовут? — перебил магистра сенешаль, лицо которого приобрело пепельно-серый оттенок.
Последовал обмен мрачными взглядами.
— Это был Гастон де Мариньяк.
Сенешаль хватил кулаком по столу:
— Источник всех наших бед!
— Кто-нибудь что-то помнит о Мариньяке? — сурово спросил д'Амбуаз.
Ответа не последовало, но секретарь поспешно вышел из комнаты и тотчас вернулся. В руках он нес толстый фолиант в грубом переплете, отмеченном печатью времени.
Секретарь сел и принялся листать страницы, одновременно приговаривая:
— Де Мариньяк… Де Мариньяк… Вот он! Гастон де Мариньяк вошел в круг седьмого октября тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года по предложению Эманюэля Дюбуа. Погиб двадцать пятого марта восемьдесят шестого года. Смерть его произошла при странных обстоятельствах. В ходе полицейского расследования убийцу или убийц обнаружить не удалось. Своим преемником де Мариньяк назвал Виктора д'Энгиена. Эта кандидатура получила поддержку братства. Я вижу тут отсылку к другой странице… Секундочку. — Секретарь нашел нужную страницу и продолжил: — Учитывая обстоятельства гибели де Мариньяка, личность Виктора д'Энгиена была подвергнута детальной проверке. Этого человека сочли не причастным к финансовым махинациям. — Д'Амбуаз и Лоссеран ничего не сказали. Секретарь листал страницы, продолжая бормотать: — Д'Энгиен… д'Энгиен… Виктор д'Энгиен вошел в круг двадцать второго марта восемьдесят шестого года по предложению Гастона де Мариньяка. Умер от сердечного приступа — так говорится в заключении о смерти от двадцать третьего июля восемьдесят восьмого года. Своим преемником назвал Эрика фон Мольтке, кандидатура которого была поддержана братством.
Секретарь проделал те же операции и обнаружил, что фон Мольтке являлся членом братства с октября восемьдесят восьмого по февраль девяносто седьмого года, когда его место было занято Генрихом Шлиманом после отклонения первой кандидатуры, некоего Марко Антонио Фанфани.
Секретарь поискал преемника Шлимана, который погиб в девяносто девятом году в результате автокатастрофы. Он перевернул еще несколько страниц и не смог удержаться от изумленного возгласа:
— Невероятно! Все предложения Шлимана, в общем счете пять, были отклонены! Из-за внезапной кончины он так и остался без преемника. Тогда, следуя уставу братства, свое предложение внес магистр.
— Я прекрасно помню этот случай, отклоненные кандидатуры и аварию, стоившую Шлиману жизни, — заметил Лоссеран.
Трое руководителей братства переглянулись между собой.
— Теперь мне все понятно! — воскликнул магистр. — Минарди так и не закончил историю про ватиканскую крысу!
— Вот ведь шельмец, — отозвался секретарь, рывшийся в книге в поисках подробностей.
— Какова вторая проблема? — резким голосом напомнил сенешаль.
Дела складывались хуже некуда, и жаловаться на обстоятельства означало попусту тратить время.
— Кардинал отказался заключать договор, что не помешало ему предложить мне сделку, дабы заполучить наш пергамент. Буквально он сказал следующее: «Нам хотелось бы знать, располагаем ли мы чем-нибудь, вызывающим интерес у „Змееносца“».
— Получается, что они ничего не предложили.
— Не нужно подменять понятия, Филипп. Их предложение — ничто, в то же время — все, как это и свойственно для Ватикана.
— Теперь все это стоит не больше, чем дуновение ветра. Ты, кажется, в курсе дела. Кардинал Минарди мертв. Ходят слухи, что это произошло по нашей вине. Беседа ваша была подкреплена чем-то большим, чем просто слова?
Арман д'Амбуаз сдерживался уже из последних сил.
— Я знаю, что говорят о его смерти по радио.
— Мы как-то в этом замешаны? — не унимался сенешаль. — В любом случае ты можешь рассчитывать на мою поддержку. Судя по твоим словам, этот Минарди был просто подлецом, затеявшим с тобой грязную игру. — В резких словах Лоссерана подразумевалось его отношение к переговорам, проведенным магистром.
— Да, после смерти Минарди его предложение утратило всякую ценность, но я хотел бы тщательно изучить пергамент, — заявил д'Амбуаз, игнорируя последний вопрос сенешаля и снова напоминая о своих правах.
— Кто-нибудь из тех наших людей, которые были связаны с де Мариньяком, мог получить доступ к тексту? — любезнее заговорил сенешаль, так как этот его вопрос был обращен к секретарю.
— Я мог бы навести все необходимые справки, но мне кажется, что такая возможность имелась только у фон Мольтке. Согласно нашему уставу, любой член круга, пробывший таковым более трех лет, получает доступ к закрытой документации. Такой человек не имеет права покидать читальный зал. Он должен придерживаться установленного распорядка, ему предписано…
— Не продолжай. Мы с сенешалем хорошо знаем правила. Одно из них гласит, что магистра братства не касаются никакие ограничения. Посему сообщаю вам свое решение. Я хочу подробно исследовать документ и потрачу на это столько времени, сколько сочту нужным.
Руководителей братства застигло врасплох мерцание красной кнопки телефона, стоявшего на столе. По-видимому, это был очень важный звонок, раз уж Андре решился прервать их беседу. Д'Амбуаз снял трубку.
— Что происходит?
— Мой господин, звонят из Рима. Это государственный секретарь, кардинал Пассароло.
Д'Амбуаз прикрыл микрофон ладонью и сообщил об этом своим товарищам. Затем он убрал руку и приказал Андре: