Потом Чарльз услышал радостные вопли с нижних палуб. Это орали артиллерийские расчеты. Они что, все свихнулись?
Лазю, стоявшая рядом с Хантером, завизжала от восторга и захохотала столь же громко, как и Эндерс. Капитан развернулся и взглянул на вражеский корабль. Он увидел, как нос испанца приподнимается на волне, а потом заметил пробоину, зияющую в семи-восьми футах ниже ватерлинии. Через мгновение нос корабля снова погрузился в воду, скрывая поврежденное место.
Хантер едва успел осознать значение увиденного, как из баковой надстройки испанца поползли черные клубы. Столб дыма поднялся внезапно и резко. Тут же грохнул взрыв.
Испанский корабль исчез, превратившись в огромный огненный шар. Это взорвался пороховой погреб. Грохот был таким мощным, что «Эль Тринидад» встряхнуло. Затем последовал второй взрыв, за ним — третий, и вражеское судно потонуло на глазах у корсаров буквально в считаные секунды. Хантер видел лишь отдельные обрывочные фрагменты этой картины гибели — рушащиеся мачты, пушки, словно подброшенные в воздух невидимой рукой, корабль, провалившийся внутрь самого себя, а потом разметанный взрывом в разные стороны.
Что-то врезалось в грот-мачту над головой у Чарльза и шлепнулось ему на макушку, а потом соскользнуло по плечу на палубу. Хантер подумал было, что это какая-то птица, но потом взглянул вниз и обнаружил, что это оторванная кисть руки. На одном пальце красовалось кольцо.
— Боже милостивый. — прошептал капитан, затем снова поднял взгляд и увидел не менее поразительное зрелище.
Испанский корабль исчез в буквальном смысле слова. Вот только что он был тут, весь в огне и вспышках взрывов, но все-таки был. А теперь — исчез. На поверхности моря плавали горящие обломки, паруса и куски рангоутного дерева. Вперемешку со всем этим воду покрывали трупы испанских моряков. Хантер услышал крики выживших, но сам корабль исчез.
Команда галеона хохотала и прыгала от радости, переполнившись ликованием, а капитан не мог оторвать глаз от того места на воде, где только что находилось вражеское судно. Его взгляд зацепился за труп, плавающий лицом вниз среди горящих обломков. Судя по синему мундиру, это был какой-то испанский офицер. Как-то так получилось, что взрыв изорвал в клочья его брюки, и обнаженные ягодицы оказались выставлены на всеобщее обозрение. Хантер смотрел на эту нагую плоть, изумляясь тому, что тело осталось цело, а одежду каким-то образом с него сорвано. В этой случайности и хаотичности увечий было что-то непристойное. Потом, когда труп приподняло волной, Хантер заметил, что у него нет головы.
До его сознания вдруг дошло, что его команда больше не ликует. Все замолчали и развернулись к капитану. Хантер оглядел их уставшие, грязные окровавленные лица с темными кругами вокруг запавших глаз. На них было написано странное ожидание.
Все смотрели на него и чего-то ждали. Несколько мгновений Хантер не мог понять, чего команда от него хочет, а потом почувствовал что-то на щеках.
Это оказались капли дождя.
Ураган налетел с бешеной силой. В считанные минуты ветер, воющий в снастях, набрал скорость в сорок с лишним узлов. Струи дождя хлестали по лицам. Море бушевало. Волны превратились в пятнадцатифутовые валы и швыряли корабль словно щепку. Он взлетал в воздух на гребне волны, а через секунду уже несся вниз так, что все нутро выворачивало, а водяная гора нависала сверху.
Все знали, что это лишь начало. Ветер, дождь и волнение лишь усилятся, а буря будет бушевать несколько часов, если не дней.
Корсары ринулись работать с энергией, невероятной со для их усталости. Они очистили палубу, убрали изорванные паруса, спустили за борт холстину и затянули пробоины, располагавшиеся ниже ватерлинии. Люди молча трудились на скользкой качающейся мокрой палубе. Каждый понимал, что в любое мгновение его может смыть за борт и никто даже не увидит, как это произошло.
Но самая срочная и сложная задача состояла в том, чтобы привести корабль в порядок, переместить пушки с правого борта на прежние места. Это было нелегким делом даже при спокойном море и сухой палубе. Теперь же, в бурю, корабль захлестывали волны, а крен доходил до сорока пяти градусов. Такелаж и все, что находилось наверху, промокло насквозь и сделалось скользким. Это был просто кошмар. Сделать такое было невозможно, но необходимо, потому что речь шла об их выживании.
Хантер руководил работами. Каперы переставляли пушки по одной. Приноровиться к качке, когда приходилось сражаться с пятью тысячами фунтов бронзы, оказалось ой как нелегко.
Первое орудие они потеряли. Веревка лопнула, пушка помчалась через накренившуюся палубу подобно снаряду, разнесла в щепки ограждение противоположного борта и рухнула в море. Скорость, с которой это произошло, привела всех в ужас. Вторую пушку каперы обвязали веревками, сложенными вдвое. Она не просто сорвалась, но еще и задавила по пути одного моряка.
В течение следующих пяти часов они сражались с ветром и дождем, старались вернуть пушки на свои места и надежно закрепить их. Когда дело было кончено, весь экипаж «Эль Тринидада» был измотан превыше всяких сил. Моряки цеплялись за леера и оттяжки, чтобы их не смыло за борт, и здорово напоминали тонущих животных.
Однако же Хантер понимал, что буря еще только начиналась.
Ураган, самое ужасающее явление природы, был замечен первыми же путешественниками, явившимися в Новый Свет. Само это слово — «ураган» — принадлежало языку индейского племени араваков и обозначало бурю, подобную которой Европа не ведала. Экипаж Хантера знал о неимоверной мощи этого гигантского циклонического явления и отвечал на чудовищную сущность бури древнейшими моряцкими суевериями и ритуалами.
Эндерс, стоявший у штурвала, смотрел на водяные горы, вздымающиеся вокруг, и бормотал все молитвы, какие только помнил с детства. При этом он то и дело прикасался к акульему зубу, висевшему у него на шее, и жалел, что не может поставить больше парусов. В данный момент на «Эль Тринидаде» их было поднято всего три, а идти под тремя парусами — дурная примета, это всякий знает.
Мавр, находящийся на нижней палубе, взял кинжал, рассек себе палец, а потом начертил собственной кровью треугольник на досках. В его середину он положил перо, которое придерживал там, пока шептал про себя заклинание.
Лазю, оказавшаяся на носу галеона, сбросила за борт бочонок солонины и подняла к небу три пальца. Это суеверие было самым древним. Женщина знала, что в старину моряки бросали за борт какую-нибудь еду, а три пальца, поднятых к небу, вроде бы могли спасти тонущее судно. На самом деле этот жест символизировал трезубец Нептуна, а еда была жертвоприношением богу морей.
Сам Хантер не раз во всеуслышание заявлял, что презирает подобные суеверия. Однако же он ушел к себе, запер дверь, опустился на колени и принялся молиться. При этом мебель в каюте летала от стены к стене, ибо волны швыряли корабль из стороны в сторону.
Буря с дьявольской яростью завывала за стенками, корабль под ним трещал и протяжно, мучительно стонал. Поначалу Хантер не слышал ничего, кроме этих звуков, потом до него донесся женский крик, который тут же повторился.