– Считай, уже год. На тренировки хожу. Китайские боевые практики, – продолжал, не оборачиваясь к ним, Олежа. – Наш сенсей, ну, учитель, он на Тибете жил пять лет. Биополе корректирует, изгоняет подселившиеся сущности. Что? Я в это верю.
– А я не верю, – нахмурилась Таня, видимо, продолжая давно начатый спор.
– Ну и не верь. А я вот, например, не верю, что я умру. Мне нравится думать, что я бессмертный. Ну не плевок же я, чтобы вот так взять меня и стереть? С другой стороны, перерождения и реинкарнации тоже не очень убеждают. В чем смысл? Хочется докопаться до сути.
– Олежа! – сказала Таня.
– Что? – Разливая «чистый спирт» по рюмкам, Олежа выкатил белесые глаза. – С умным человеком могу я нормально посидеть?
– Я тоже не пью, – сказал Максим.
– Ну, одна я не буду. – Таня качнула полной ногой в стоптанной туфле.
– Может, пельменей? – предложил Олежа. – Я сам мяса не ем, а Танюха трескает. Вон жопу какую разъела. Да нет, мне нравится, баба должна быть в теле, я считаю. Это у вас, в Москве, больше худые в моде.
– Тоже по-разному, – проговорил Максим, задаваясь вопросом, каким бы сам он стал, если бы родился и вырос в этом древнем, православном, бедном, изувеченном прогрессом, разоренном сперва советской властью, затем капитализмом городе с его уже потускневшей бандитской славой и памятником певцу Михаилу Кругу. Затем он вспомнил Ларису и вдруг осознал, что и Олежа, и Таня, и сам он, исчезнув с земли, будут мгновенно погребены человеческой памятью, и нет никакой пропасти между ними, а есть только общность короткой несуразной жизни и смерти, подстерегающей за порогом каждого, убогого или роскошного, жилья.
Словно отвечая на его вопрос, Олежа проговорил:
– Ты, наверное, думаешь, что вот как мы тут живем… В сравнении с Москвой. А я скажу, везде можно устроиться. И в зоне, и в окопе. И в Москве этой вашей, хоть я ее не люблю. Главное, чтобы была цель. А у меня она есть. Поверь, это не пустые слова. Куришь?
– Нет.
– А я закурю.
Он открыл окно. Таня тоже закурила сигарету, опустив девочку на пол. Олежа продолжал:
– Вот ты задумывался, почему все главные мировые религии, даже включая буддизм, учат, что жизнь на земле – это сплошные страдания или… ну как сказать… иллюзии? Все что-то обещают там, после смерти. Вот и возникает вопрос: зачем тогда нам это земное тело? Что с ним делать, раз оно… ну, то есть от него все проблемы…
– Сосуд греха, – подсказала Таня с усмешкой, глянув на Максима уже откровенно, взглядом и движением подбородка предлагая всю себя, прямо здесь.
– Точно! Но ведь я чувствую свою уникальность не только внутри, но и через тело, через лицо… И в другом человеке я же вижу и люблю сначала тело, а потом уже душу, – тревожился Олежа.
Максим постепенно привыкал к странности его умственной, книжной речи, в которой еще не прозвучало ни одного матерного слова. Таня, которая, видимо, изо дня в день выслушивала одни и те же рассуждения, насмешливо пояснила для Максима:
– Сейчас он будет тебе развивать свою теорию, что все мировые религии созданы враждебными внеземными цивилизациями с целью подчинить себе человечество.
– Нет, я понимаю, что это звучит как бред. Но если посмотреть вокруг? – Олежа улыбнулся щербатым ртом. – Вот даже по телевизору. Например, юморист какой-то, или певец, или депутат… вроде был нормальный человек, даже интересный, со своими недостатками. А потом раз, перенос фокуса… и резко другой! Как подменили. Ты не замечал? Вроде так же ходит, говорит, а от него одна пустая оболочка. Глаз нет. Знаешь, как муравьи осу выедают изнутри, остается только жопка полосатая.
Максим невольно вспомнил пустые глаза Владимира Львовича.
Сейчас ему казалось, что он приехал в старинный город не ради Тани, а для того, чтобы услышать этого доморощенного философа, шукшинского героя, который с детской простотой указывал пальцем на очевидное, но непроизносимое вслух, словно обнаруживая тайну голого короля.
Девочка соскучилась и начала капризничать. Таня пыталась успокоить дочку, прикрикнула и дала шлепка, та разревелась.
– Иди включи ей мультики, – велел Олежа, и его спокойный тон понравился Максиму. Когда Таня вышла, он сказал: – Слушай, если ты хочешь с ней наедине поговорить, я не против. В гараж пойду, мне там головку двигателя перебирают. У меня «Валдай», с напарником работаем. Картошки привезти или там мебель. В Москву тоже возим. По ходу, можно нормально бизнес поставить, но как-то не по мне все это барыжное движение… Так что, проведать пацанов?
– Нет, зачем? – поморщился Максим.
– Ну а зачем ты приехал? Я все понимаю, я тоже живой человек. Вижу, у тебя беда какая-то? Ну и потянуло к бабе, с которой раньше было хорошо. Нормальная тоска.
– Но теперь же она твоя баба. – Максим заглянул в его почти бесцветные глаза. – Ты мне предлагаешь вылечить тоску с твоей женщиной в твоей квартире?
– А я тебе верю, – возразил Олежа. – Ты нормальный пацан. Не будешь гадить в чужом доме, где тебя по-человечески встретили. А если захочешь, чтобы она с тобой уехала, тут я не могу помешать. Она свободный человек, мы же пока что не женаты.
– Ну а я женат, – произнес Максим еще непривычные слова. – Приехал просто узнать, что у нее все в порядке. У меня обратный поезд через час.
– У нас все в порядке, – с улыбкой подтвердил Олежа.
Таня вышла в кухню уже с подвитой челкой, в туфлях на каблуках.
– Может, мы с Максимом погуляем?
– Что? Идите, – снова развел руками Олежа. – Только у него поезд через час.
Лицо Тани вытянулось от удивления.
– Как через час?
– Я проездом. Просто хотел удостовериться, что у тебя все хорошо.
– Максим-то женился недавно! – расплылся в улыбке Олежа. – Ну, как она, семейная жизнь? Мы вот тоже все собираемся расписаться. Некогда, то одно, то другое.
– Ты женился? – спросила Таня; ее лицо вдруг стало совсем деревенским, бабьим и злым.
– Да. Теперь живу в Москве.
– Ну, а здесь близко! – еще пуще обрадовался Олежа. – Давайте, приезжай со своей. Что там ваши ночные клубы, видал я. А мы шашлык, свинины домашней возьмем… А лучше – раков наловим ведро. Ты раков свежих давно ел? Вот! У нас река, красота несказанная. Чего всем надо в этот Египет, я не понимаю. У нас и места, и рыбалка, грибы уже пошли. Можно и на байдарках, и просто с рюкзачком по лесу. Танюшка подрастет, я из нее знатную походницу сделаю.
– Уйди, нам надо поговорить, – произнесла упавшим голосом Таня.
– Нет, мне пора, – сказал Максим и поднялся, протянул ей руку.
– Ты не можешь так уйти! – воскликнула она. – Ты что, назло мне делаешь? Зачем было приезжать? Что ты хотел здесь увидеть?
– Ну, может, захотел посмотреть, как живет его страна? – предположил Олежа.